Ниточка судьбы

После той беспощадной детской драки она тяжело заболела. Скарлатина очень скоро разрушительным образом сказалась на сердце, и Вере пришлось два месяца пролежать в постели. Родители были напуганы, отец объявил Ревекке Германовне о том, что они прекращают обучение дочери в музыкальной школе.

В конце концов, пояснил отец, это всего лишь дополнительное образование, которое не обязательно должно стать основой будущей профессии, а нагрузки, возложенные на девочку этим образованием, очевидно, могут отрицательно повлиять на ее здоровье, и тогда уж ни о какой трудовой деятельности вообще речи не будет.

Дмитрий Алексеевич, человек мягкий, добрый, отзывчивый, переменился до неузнаваемости. Все, что касалось дочери, он взял в свои руки властно и непреклонно. Умеренное чтение, прогулки (пока у Веры был постельный режим, он сам носил ее на руках в парк, и там они сидели на скамеечке, кормили птиц, читали друг другу вслух, в основном народные сказки), никакой музыки, даже детских песен, никакой эмоциональной информации, никаких занятий, кроме занимательной математики.

Отец был доктором математики, и сейчас ему пришло в голову, что именно эта наука, строгая, точная, лишенная «мистицизма и эмоциональной дури» — как он говорил, — способна не только исцелить дочь, но и дать ей определенную перспективу на будущее.

Вере точные науки давались легко, что радовало отца, и он уже в мечтах видел ее аспиранткой своей кафедры, как вдруг произошло нечто, навсегда пресекшее любые его планы относительно дочери, ее будущего, ее образования.

Накануне выпал мягкий, пушистый снег, прикрывший нищую, обветшавшую осеннюю землю подвенечным, а может быть, погребальным, убором. К утру подморозило и новоявленное яркое солнышко ранней зимы, казалось, отражается во всем множестве снежинок, льдинок, в тончайших бисеринках и узорах инея на ветвях деревьев и проводах. Дмитрий Алексеевич с утра куда-то уходил, вернулся разгоряченный морозом, вкусно пахнущий зимней свежестью, взволнованно радостный.

— Ты уже проснулась? — Он стремительно вошел в комнату дочери. — Вот и славненько. В лес! В лес! Там будто кто алмазы рассыпал! Марточка, гоголь-моголь принцессе, и в лес! В лес!

В роще было действительно восхитительно: и изумрудные еловые лапы, удерживающие легкие снежные сугробики, отчего казались еще более темными и изумрудными, и янтарные стволы сосен в лучах утреннего солнца, и деревце рябины, припорошенное инеем, с ярко-красными гроздьями ягод и стайкой красногрудых снегирей на ветвях. Птички забавно разговаривали между собой, взмахивали крылышками, отчего иней с ветвей осыпался легким, медленным, сверкающим потоком.

Вера уже немного ходила, и они прогулялись по аллее. На старом ветвистом дубе играли белка с сорокой. Они препотешно прятались друг от друга за толстыми корявыми ветками, но каждая хотела найти соперницу первая, они высовывались из засады, бросались друг за другом, поцокивая и стрекоча.

Вера подошла к дереву и, сделав ладонь лодочкой, протянула белочке кедровых орешков. Та, нисколько не смущаясь, спустилась к девочке, устроилась у нее на руке и принялась щелкать орешки, беря их передними лапками прямо с ладони. Лапки у нее были маленькие и холодные, похожие на крошечную человеческую ручку с малюсенькими пальчиками и коготками. Вера тихонечко, чтобы не спугнуть пушистое существо, засмеялась.

«Какая чудесная музыка должна быть во всем этом, — подумала она. — Но я ее не слышу, может, и не услышу никогда, не будет никаких концертов, никто никогда не скажет торжественно: «Выступает Вера Стрешнева», — и стало грустно и холодно.

Тогда же возобновилась ее болезнь, на первых порах заставившая отца укрепиться в своем мнении, что музыка вредна Вере. Спасло вмешательство деда. Он приехал из Высокого Городка, шумный, деятельный. По-барски накричал на отца, обвиняя его в отсутствии родительской интуиции, купил Вере музыкальный центр и массу пластинок классической музыки, а дочери своей, Марте Вениаминовне, велел договориться с учительницей об уроках на дому за дополнительную плату.

Детская война, отвращение к себе и страх перед миром, захватившие все существо Веры и столь стремительно освободившие резервы души и ума, что это чуть не стоило ей здоровья, — все отступило, девочка начала медленно, но верно выздоравливать. Дед не отходил от нее, и скоро Вера уже смогла заниматься, понемногу, по полчасика, но для нее это было и полной победой, и нескончаемым наслаждением, — ее жизнь не прекратилась.