Ниточка судьбы

— Свет отключили за какие-то наши долги. Предлагают переселиться в другое помещение, более пригодное для наших детей, в бывший детский сад, а там ужасно, ужасно, такой, знаете, маленький желтый домик в два этажа, премерзкий.

— Почему же, Валентина Николаевна?

— Вам лучше знать, коли пришли. Этот особняк, как нам сообщили, — детище гениального Баженова, памятник архитектуры мирового значения, и какой-то нынешний деятель положил на него глаз. Мы-де разрушаем творение великого зодчего, начинающего входить в моду. Хочу вам сообщить, что я лично обращалась и в Министерство культуры, и в Общество охраны памятников, правда, после того как они сами нас предупредили, что нам должно отсюда убираться…

— И что же?

— Да кому нужна безумная старуха, прослужившая здесь, можно сказать, целый век? Мне посоветовали отстать, как некой приживалке. Говорили спокойно, но до крайности по-хамски. Звук, знаете ли…

— Я приехала сюда выступать перед детьми, — раздраженно ответила Вера под взглядом, исполненным рассеянного подозрения.

— В таком случае, вас обманули, — отвечала та. — И очень жестоко. Отключена энергия, ввиду опасности пожара, школа временно, а может, навсегда закрыта, администрация звонила в ваш деканат, предупреждали, что концерт отменен.

— Но мне вчера сказали, что концерт должен состояться.

— Вас или обманули, или вы меня обманываете…

Пререкаться с древней старушкой у Веры не было сил. Все как-то сразу приобрело зловещий смысл.

«Опять я пугаю себя. Так же сойти с ума недолго. Обыкновенная русская неразбериха. В первый раз, что ли, срываются эти концертики? Не в первый и не в последний».

Второпях простившись, Стрешнева решила немедленно ехать в деканат, чтобы все выяснить, но посмотрела на часы и поняла, что время разрешения загадки отодвигается. И что тайны никакой нет. А пытаться выяснять — вызвать недоумение. Меня же еще обвинят в том, что я слишком много внимания требую к собственной персоне.

«Что-то не так, — думала Вера. — Все как-то неправильно. За мной неотступно движется нечто чуждое».

Она мыслила обобщенно, но картина представилась настолько яркая, что Вера невольно оглянулась. В это время она входила в метро.

За ней, чуть ли не по пятам шли двое. Это были, несомненно, китайцы, почти двухметровые, с какими-то размытыми, безразлично-свирепыми лицами.

«В Москве хунхузы, — сказала она себе. — Это не к добру».

Повеяло хаосом, в котором она чувствовала себя как рыба в воде. Но сейчас ей было не до самолюбования по этому поводу. Стрешнева ощутила себя беспомощной и жалкой. Никого рядом не было и, как видно, не могло быть.

«Они могут толкнуть меня на эскалаторе, я полечу вниз и покалечусь. В своем новом наряде и с обширными планами на всю будущую жизнь».

«Китайцы торгуют мочалками на «Менделеевской», — успокаивала она себя, вцепившись в поручни. — Но то добренькие китайцы, предупредительные».

Вера вспомнила две страшные вещи: что в метро и общественном транспорте появилась особая разновидность карманных воров-гипнотизеров, но самое ужасное, думала она, что я-то сама на редкость внушаема. Допустим, что сейчас эти китайцы-гипнотизеры не успеют меня обворовать и впредь никогда я их не увижу, все равно кто-то другой будет из меня веревки вить. Это откровение поразило Веру.

Из оцепенения ее вывел сильный толчок в спину, она ужасно испугалась, но кто-то тут же извинился, прыжками уносясь вниз по эскалатору. Это был высокий молодой человек с пиратской повязкой на голове, с книгой в правой руке, которую он внимательно и хищно читал на ходу.

«Куда это люди так спешат? И что можно так вот безжалостно читать? — подумала Вера, забыв о китайцах. — Стану-ка я медлительной. Тогда меня вряд ли кто-то или что-то сможет загипнотизировать. Хлороформировать свое сознание я стану сама. Интересно, какой я буду в тридцать два года, через десять лет? Раньше я об этом не задумывалась. Но одно знаю точно — в метро ездить перестану. Тут никакого криминального гипноза не надо, подземка — это гипноз сам по себе.

Скорость перемещения искажает представление о Москве, как бы вовсе отменяя домашний и царский город с бесчисленными Кривоколенными и Староконюшенными переулками. Город превращается в систему вокзалов, рынков и торговых центров.

В консерватории Стрешнева обнаружила галантного Даутова в компании враз похорошевшей Саманты Уайлдер.

— А вот и наша небожительница, — произнес довольный Рудольф. — Мы здесь ломаемся вовсю, а она пребывает в мире утонченных символов.

— Ломаетесь? — спросила Вера. — Что же вы так?

— Я очень благодарна Рудику, — вальяжно ответила Саманта. — Он так помог мне, что я просто не знаю, как его благодарить.

Она смешно меняла ударения в словах. Вера улыбнулась. Все походило на какой-то на редкость бездарный фарс.

— Я уже знаю, что случилось, — сказал он. — Но я не виноват, что это произошло. Сам узнал полчаса назад, что школу закрыли ввиду аварийной ситуации. Бывает же такое!

Он развел руками в полном недоумении.

«Все врет», — подумала Вера.