Читаем Ницше как предшественник фашистской эстетики полностью

Для фашизма неприемлемо в Ницше его безоговорочное признание романской культуры, его требование латински-ясного и четкого способа выражения (исходя из этого требования, Ницше усматривал в Гейне единственного действительно великого немецкого писателя после Гете). Фашизм вульгаризирует антиреалистическую тенденцию Ницше в эстетике; ницшевская «беззастенчиво заинтересованная перекройка вещей» превращается у фашистов в грубо апологетическое прославление варварства загнивающего монопольного капитализма, в его прославление с помощью поверхностно-эклектических журналистских мифов.

Из этого отношения фашизма к Ницше яснее всего обнаруживается место, занимаемое Ницше в развитии немецкой буржуазной идеологии. Ницше, с одной стороны. — первый широко влиятельный немецкий мыслитель, в котором нашли свое выражение откровенно реакционные тенденции упадочного капитализма; он — первый философский глашатай империалистского варварства.

С другой стороны, Ницше — последний мыслитель немецкой буржуазии, в котором еще живы традиции ее классического периода. Правда, они живут в нем в искаженной и искажающей форме. Между классической эпохой и Ницше лежит период романтического помрачения этих традиций в годы «священного союза», лежит измена буржуазии своей собственной буржуазной революции в 1848 г. и в последующие годы, лежит ее капитуляция перед «бонапартистской монархией» (Энгельс) Гогенцоллернов. Ницше воспринимает наследство классического периода сквозь призму всех этих реакционных явлений. И если он, последний крупный мыслитель Германии, еще сохраняет живую связь с этим наследством, то именно благодаря живости этой связи, благодаря субъективной страстности, с какой он по своему усваивает это наследство, он становится могильщиком классических традиций в Германии.

Его полемика разрушает и пустой академизм либералов, обесцветивших античные традиции немецкой классики, и ограниченное преклонение перед средними веками, обскурантское юродство романтиков. Но в то же время он превращает все классическое наследие — античную Грецию. Ренессанс, французский XVII и XVIII век, немецкую классику — в мир декадентского варварства.

Это перетолкование классических традиций по их содержанию идет у Ницше рука об руку с методологическим разрушением всех путей к проработке культурного наследства. Ницше разлагает скучно-филологический метод этой проработки, он разрушает банальный историзм как либералов, так и поздних романтиков. Но на его место он ставит метод произвольных конструкций, перетолкование истории в мифы, «остроумное» сопоставление исторических событий, людей и периодов. Связь великих исторических фигур с реальной борьбой соответствующих эпох исчезает у Ницше в еще большей мере, чем у его плоских и банальных антиподов.

Каждая историческая фигура распадается для Ницше на отдельные психологические черты, из которых, смотря по надобности, может быть сконструирован любой миф. Как субъективно искренний мыслитель, Ницше отдавал себе совершенно ясный отчет в этом своем методе. «Только личное остается вечно неопровержимым. Из трех анекдотов можно построить образ человека; я пытаюсь выделить из каждой системы три анекдота и жертвую всем остальным».

Тем самым Ницше становится родоначальником всех произвольных исторических конструкций и мифообразований империалистской эпохи: от импрессионизма до экспрессионизма, от Зиммеля до Гундольфа и, далее, до Шпенглера, до Мельера ван ден Брука, до Юнгера и наконец до Розенберга и Геббельса ведет один путь, на, который в Германии впервые сознательно вступил Ницше.

В фашизме этот путь завершается тем, что все историческое наследство сводится к произвольному набору демагогических плакатных лозунгов. Прогрессивное наследство человеческой истории по своей форме и содержанию уничтожено для буржуазии фашизмом. Но фашизм является в данном случае лишь последним результатом длительного процесса развития, в начале которого стоит Ницше и в котором принимали участие — невольно и бессознательно — также и многие буржуазные противники фашизма.

Как ни велико различие идеологического уровня между Ницше и его фашистскими последователями, это не может затушевать того исторического факта, что Ницше является одним из важнейших предков фашизма.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология