Ницше. Введение в понимание его философствования

Поэтому ницшева идея мышления в виде опытов отличается от не связанной никаким законом необязательности произвола. Правда, своё опытное философствование Ницше не формулирует в виде какого-либо учения, не использует его затем против каких-нибудь иных учений, встречающихся ему в мире, и не выставляет его как догму против догмы, как определённое мировоззрение против другого мировоззрения. Посредством него не происходит решительного вступления в мир какой-то зримой и облекаемой в слова веры, имеющей целью бороться за место и расширять своё пространство или, быть может, опробовать в борьбе плодотворность являющегося предметом веры заблуждения. Как Ницше вёл себя в своей жизни почти во всех ситуациях — мысленно пробовал возможности, в конце концов исчерпывая каждую, но продолжая терпеть, отказываться, обособляться, так и в философствовании он фактически был, как он двусмысленно выразился, «испытывающим духом» (Versucher-Geist; в другом значении — «духом-искусителем» — пер.). Однако эти опыты не являются необязательными, но покоятся на некоем глубоком основании: это борьба на совершенно другом уровне, чем борьба вот-бытия против вот-бытия в мире (каковая осуществляется и в форме истин, утверждаемых и развиваемых догматически). Он ведёт именно борьбу субстанции против ничтожества. Борьба эта во всём мире происходит на уровне, где не возникает реальных линий фронта, это более глубокая, более решительная борьба в душе каждого индивида и в душе наций, внутренняя, невидимая и неслышимая борьба, экзистенциальному смыслу которой Ницше даёт оружие — в виде опытного вопрошания, в виде возможностей непонимания и подтверждения. Его сообщение происходит в виде требования никогда ни на чём не останавливаться, никогда не останавливаться даже на самом ницшевом философствовании как на уже сообщённом истинном мировоззрении.

Ницше как жертва

Философствование Ницше, которое не даёт результата, но осуществляется подобно исторически более ранним, полным энтузиазма поискам Бога, осознаёт, что оно обречено на одиночество и заброшенность; ибо, если сравнивать с обычной, общепринятой жизнью, это философствование неестественно: «Философия, которая не сулит счастья и добродетели, которая, быть может, даёт понять, что в своём служении ты, вероятно, погибнешь, а именно, станешь одинок в своём времени … будешь вынужден пройти сквозь множество разновидностей недоверия и ненависти … такая философия не добивается легко чьего-либо расположения: необходимо родиться для неё — и ни одного такого я ещё не нашёл …» (14, 412).

Неограниченная негативность и опыты могли бы осуществляться как необязательная деятельность чистого рассудка в обращении со всеми вещами как с чем-то иным по отношению к собственному вот-бытию. Но увидеть, что, собственно, такое негативность и опыты и что в них проявляется не случайно, но действительно, можно только если человек самим своим существом как бы прыгает в эту пропасть и в качестве некоего представителя делает то, что, будучи сделано всеми, разрушило бы всё. Но это означает стать жертвой.

Ницше является жертвой, во-первых, в данный исторический момент, на осознаваемом им рубеже времён. Его личность уже не могла стать частью действительности этого времени, будучи исключён, он был вынужден рассматривать всё воздействие этого мира как бы со стороны. Но так как фактически ему приходилось жить и мыслить в своё время, его мышление является в маске, которая вместе с тем ему не соответствовала. Так, он склонен к путанице, потому что оставался во власти жестов и способов мышления своей эпохи (сам будучи тем, с чем он боролся, например позитивистом или вагнерианцем) и потому что в усиливающемся одиночестве вместе с обществом утратил и меру. Это было философствование человека, который в эпоху величайшего кризиса западного человечества рискнул в одиночестве испытать то, что мы воспринимаем лишь отчасти, полагая будто так жить может только неудачливый человек.

Ницше является жертвой, во-вторых, просто как человек, в качестве коего он принимает на себя вечную негативность всего конечного посредством её неумолимого осуществления в том числе и на самом себе. Если для тех, кто не становится жертвой, их возможная самость обретает актуальные границы благодаря этой конечности, которая также конкретно обусловливает самость тем, что в ней эти люди на опыте познают шифры вот-бытия в своей исторической особенности, то Ницше достигает своей историчности в соединении не с конечностью, а, скорее, с негативностью. Это подобно расширению обычно чем-либо связанного и только благодаря связанности действительного человеческого бытия за свои пределы в некоем процессе самосожжения, не оставляющем в остатке ничего.