Нью-Йорк

Один из них был особенным. Я была всем для него. Он позволял веселить меня другим мужчинам, смотрел на это и опечаленно улыбался. У него была самая грустная улыбка в мире. Такая правильно построенная диаграмма жизни и смерти, из одного конца в другой, из начала в конец, из любви к ненависти. Он готов был сделать абсолютно всё, он стал добровольным рабом моей игрушечной души. Мне было смешно смотреть на его колючие движения и нелепые рассуждения о мире. Он был зелен и слаб в своей благой немощности. Он слишком много пил, чтобы быть со мной. Не знаю, зачем он пил. Он разочаровывался в каждой капле, но пил-пил-пил. Глушил своё счастье дробовиком. Убивал в себе эндорфины и клялся мне в вечной любви. Он выполнил своё обещание. Зря. Лучше бы просто перестал пить.

Тем временем Акая окончательно захмелела. И мужчина с носом, заботливо завёрнутый в плащ, уже болтал что-то о том, что у него есть номер в гостинице, что, мол, он здесь впервые и совсем не знает, куда идти, а тут вдруг встретил прекрасное создание (видимо, Акаю) и понял, что нашел то, что искал. Акая уже раскачивается, как шар в воздухе, она весела, расслаблена и хочет любви. Она говорит, что она пойдёт в номер, если с ними пойду ещё и я. Нос критично осматривает моё мальчишески резкое лицо, и видно, что я совсем не в его вкусе, но всё-таки соглашается.

И вот мы расшагиваем улицу уже втроём. Никак не могу понять, который час, но почему-то прохожие гудят, как мёртвый улей. И почти у каждого в лапе батон или рыба.

Пока Акая и Нос беседуют о какой-то мерзости, я начинаю разговаривать сама с собой и в итоге сочиняю стихотворение, которое можно даже куда-нибудь отнести, к пыльному редактору с жёлтыми камнями на зубах. Он, может быть, успеет обрадоваться, если не умрёт.

Мне приходится остановить процессию плотской любви, я привычно залезаю на скамейку и начинаю громко говорить в слух:

Всё исписано вашими пакостями
Слезливыми причитаниями
Глаз
Вы льёте на мир вашу гниль
Из тупых и острых фраз.

Дайте зонт

Я хочу укрыться от вашей тупости
Хочу забыться от вашей тёмной глупости
Растеряться по миру с песком
Как «Титаник» повстречаться со льдом.

Буду плавать под льдиной

Развлекаясь рыбной ловлей
Держать руки мёртвых
Так будет много удобней.

Найду там я правду

Расскажу её людям
А меня с криком осудят
И отправят в ссылку ко львам.

Львы не съедят моё мясо

Моё мясо – мясо моё
Лучше слижите всю гниль общества
Мне ей заблевали лицо.

Чистые линии пальцев

Грязные стопы ног
Уберите свои пошлости
Я яйцо которое сварено в срок.

Дайте зонт мерзавцы

Или к тиграм хотя бы уже
Эта система как неудавшийся торт
На мягком парафиновом корже.

Слабым спиртом залили свободу

Табаком расписали могилы
Я вам не пустая игрушка
Из дерьма цвета несвежей глины.

До свидания вам глупым людям

Я дарю вам широкий поклон
Ухожу искать я свой зонт
Наверное на Марсе спрятан вами же он.

Они не прервали меня ни разу. Значит, импровизированный рассказ удался. Бездушные прохожие стопорились и выслушивали меня, а после этого стремительно убегали: им не понравилась моя песнь. Мне было плевать, самое главное для меня – мнение Акаи. Она разбирается в чувствах, звуках и винтовках, только она может сказать правду, которую я буду слушать. Нос стоит ровно напротив и полощет меня своим взглядом, он явно начинает понимать, что нужно убегать, спешить, пока не поздно, ибо я – зло в юбке, монах в кожаных брюках или клоун с гранатой в руке. Выбирай любое. Я могу сделать абсолютно всё.

Акая критично осматривает небо, и её светлые локоны копошатся в свете последних на сегодня солнечных лучей.

«Зонтик. Где-то уже это было», – веско произносит она.