Нью-Йорк – Москва – Любовь

Но очажок ответственности занимал в ее организме раз и навсегда определенное место. И требовал выяснить, не образовалось ли у нее каких-нибудь не терпящих отлагательства дел. Алиса нажала на кнопку и принялась прослушивать сообщения.

– Алиса, ты что, решила остаться в Москве навсегда? По крайней мере не отключай мобильный: друзья тебя помнят и срочно хотят поболтать. Есть интересные предложения по работе, позвони твоему любящему Джонни Флаэрти.

«Потом, – подумала она. – Я не могу сейчас думать об интересных предложениях».

Веселые звоночки двух подружек, звавших ее в воскресенье на пикник, она стерла, не дослушав.

– Мисс Давенпорт, это Гарри Гилгуд. Я послал вам письмо по электронной почте, но вы, вероятно, не проверяете ее. Нам срочно нужно переговорить. Мои обстоятельства изменились, я больше не могу арендовать у вас ранчо и вынужден прервать контракт. Надо обсудить все вопросы по неустойке и передаче хозяйства. Жду вашего звонка!

Это сообщение стереть было нельзя. И откладывать звонок Гилгуду тоже было невозможно. Он арендовал Алисино техасское ранчо уже пять лет и всегда был аккуратен в отношениях с нею. Видно, у него в самом деле стряслось нечто экстраординарное.

Она уже собралась набрать его номер, когда телефон зазвонил.

– Алиса, девочка, ты дома, какой ужас! – услышала она мамин голос.

– В чем ужас, ма? – Несмотря на всю свою подавленность, она улыбнулась. – Ты этим недовольна?

– Недовольна! Да я с ума схожу! Джек меня успокаивает, но это бесполезно. Почему ты изменила день приезда, почему хотя бы не предупредила нас об этом?

– Потом, ма, – вздохнула Алиса. – Ну, в Москве была нелетная погода. Метель.

– Но рейс прибыл, я узнавала! Я еду к тебе?..

В мамином вопросе соединились нерешительные и хлопотливые интонации. Их соединение составляло суть ее характера и жизни.

– Да, конечно. – Если бы она сказала «нет», мама не приехала бы. Но Алиса не могла сказать такое после года разлуки. – Я буду дома, приезжай.

Живя в одном городе, они виделись с мамой так редко, словно были планетами, вращающимися по разным орбитам. Да, собственно, так оно и было. Робость перед жизнью, которая являлась главным качеством Ксенни Лейденсен, действовала на ее дочь угнетающе.

К маминому появлению Алиса успела принять душ и сварить кофе.

– Как ты переменилась, девочка моя! – с порога воскликнула Ксенни. – Ты всегда была красавица, но теперь просто засияла. У тебя был успех в Москве?

– Да, – кивнула Алиса. – Спектакль шел успешно.

– Почему же его закрыли?

– Потому что он не окупался. В Москве билеты не могут стоить двести долларов, даже на бродвейский мюзикл. Иначе будут заполнены только первые ряды.

– Все-таки это слишком непонятная страна. – Ксенни передернула плечами так, будто ее единственная дочь провела год в преисподней. – Хорошо, что ты наконец дома.

– Да. Я наконец дома.

Алиса сама расслышала пустые интонации в своем голосе. И, конечно, их расслышала мама.

– С тобой что-нибудь случилось в Москве?

Теперь робость вышла в ее голосе на первый план, потому что ситуация была ей неясна, а значит, время хлопотливости еще не настало.

– Да. Мама, прости, я пока не могу об этом говорить. Потом, ладно?

Она не то что не могла говорить об этом – просто она вообще могла сейчас говорить только с Тимом. О чем угодно. Как и вчера, как и все то время, что они были вместе. Он обидел ее, обидел ни за что, но это почему-то не изменилось.

– Я думаю, ты влюбилась, – вздохнула Ксенни. – Впрочем, я не могу быть уверена. Ты слишком своеобразна, и твои реакции непредсказуемы.

– Я похожа в этом на бабушку Эстер? – неожиданно спросила Алиса.

Она не собиралась ни о чем таком спрашивать – ей было не до семейных преданий. Вопрос вырвался сам собою, но, когда он прозвучал, Алиса поняла, что ей важно услышать ответ. Почему-то важно…

– Да, – помолчав, ответила мама. – И я не знаю, на горе это тебе или на счастье.

– Почему? – удивилась Алиса.

Такое она слышала от мамы впервые!

– Потому что она была… Ведь она была непредсказуема в своих поступках не из-за взбалмошности, а потому, что видела людей насквозь и реагировала на них без оглядки на чужое расхожее мнение. Не думаю, что она была от этого счастлива.

– А вообще, ма… Вообще – она была счастлива, как ты думаешь?

– С отцом? – уточнила Ксенни. – Да, с моим отцом, с твоим дедом, она была счастлива. Глубоко, глубинно счастлива, так она говорила. Было бы странно не быть счастливой с мужчиной, который так тебя любит. Но, знаешь… – Ксенни помедлила. Вид у нее был немного растерянный: ей редко приходилось разговаривать с дочерью на такие темы. Да, можно считать, и вовсе не приходилось. Наверное, нынешний разговор возник только потому, что она была взволнована Алисиным приездом. – Знаешь, дорогая, я думаю, по большому счету, она счастлива не была.

– Почему?

Алиса смотрела на маму пристально, как будто та могла сообщить ей нечто важное. Решающе важное для ее жизни.