Нью-Йоркские тайны

Что ему было за дело до деликатности и неуместных церемоний? Женился он или нет? Антония вместо любви познала грубое насилие. Бартон подивился детской наивности, но глубоко анализировать не стал и вскоре уехал по делам в Луизиану, оставив Антонию одну. В письмах он советовал ей открыть свой дом для приемов и завести знакомство с избранным слоем аристократических и финансовых кругов.

Бартону не было никакого дела до того, что Антония была молодо и что в ней пробуждалась женщина. Он предоставил ее самой себе. Ему некогда было играть в любовь. Биржа, клуб, путешествия отнимали псе его время. Так прошло пять лет. Молодая женщина глубоко ушла в себя. В ее душу вкрался необъяснимый ужас, и она, зная свет только по его внешним проявлениям, начала его бояться. Кому поверить свои чувства? Видманам? Но это семейство все более погружалось в гордое и замкнутое одиночество. В отце она нашла бы не советника, а проповедника; мать была существом забитым… Антония погрузилась в черную меланхолию. Каким образом выслушала она однажды слова Эдварда Лонгсворда? Каким образом он извлек звуки из онемевших струн этого невинного сердца?

В нем горел огонь молодости, он был благороден и смел. Притом он осмелился сказать: "Я люблю тебя!" Он был полон почтения, а это всегда более опасно, чем смелое нападение. Он говорил тем вечным языком, который весь — гармония и упоение.

Антония невольно увлеклась. Это было откровение свыше. Обе молодые души почувствовали друг к другу то безумное влечение, в котором забывается все, кроме сознания, что любовь есть высшее благо… Но однажды наступило страшное пробуждение.

Антония чуть не сошла с ума от ужаса. Она должна была стать матерью. Нет слов в человеческом языке, способных передать то, что она чувствовала, что она пережила… Никакого выхода! Никакого решения этой жуткой задачи! Отсутствовавший Бартон, естественно, не мог бы поверить в то, что отец ребенка — он. Антония хотела убить себя. Убить! Но она была Не одна! Стало быть, убивая себя, она лишила бы жизни и другое существо… Но что же делать,!

Бежать! Да, это был единственный выход… Она решилась. Бартон находился в Филадельфии уже шесть месяцев. Он собирался оставаться там еще два месяца. Антония в припадке отчаяния написала мужу письмо, в котором было откровенное признание своей вины перед ним, а затем, собрав вещи, уехала.

Эдвард сопровождал ее. Куда они ехали? Они сами не знали этого. Они бежали… Случай подстраивает иногда жестокие совпадения. Бартон выехал из Филадельфии. Беглецы направлялись в Канаду. В Монреале Эдвард и Антония очутились лицом к лицу с Бартоном. Бартон холодно взял за руку жену и привез ее в Нью-Йорк. Окружающие ничего не знали.

Эдварду он не сказал ни одного слова. Тот последовал за Антонией. Ему казалось подлостью покинуть ее в подобной ситуации. Бартон по–прежнему не требовал объяснений. Он молчал. Он соображал… Письмо жены он получил, когда оно вернулось из Филадельфии, где уже не застало его.

Прочитав письмо, он вошел в комнату жены, Антония лежала на кровати С закрытыми глазами. Она слышала, как он вошел, и решила, что он явился убить ее.

Она подумала об Эдварде и своем ребенке… Потом стала ждать… Бартон сел в кресло. Потом, вынув из кармана письмо, прочел его вслух.

Закончив чтение, он сказал жене самым спокойным голосом:

— В состоянии ли вы меня выслушать? Она прошептала:

— Да.

— Без всякого сомнения, сударыня, — продолжал Барт тон, — вы не можете дать мне никакого объяснения, не можете представить ничего в свое оправдание…

Она ничего не отвечала.

— Прошу вас отвечать, — сказал Бартон.

— Да, и я могу, — Произнесла она.

— Вы беременны? — продолжал он. — Через сколько времени, по вашему расчету, должен родиться ребенок?

— Через месяц.

— Хорошо…

Он сказал это "хорошо" так спокойно, как будто речь шла о покупке коробки сигар.

— Я знаю этого Эдварда Лонгсворда, — продолжал Бартон. — И хотя вы оба обманули мое доверие, по и должен отдать ему должное, что он истинный джентльмен, он вас любит сильно, не правда ли?

Антония закрыла лицо руками. Эта пытка была ужаснее смерти. Негромко и ровно, сохраняя на своем красном и жирном лице выражение благожелательности, Бартон бросал холодные И четкие слова.

— Я не хочу ничьей смерти, — говорил он, делая странное ударение на последнем слове, и даже думаю, что это печальное дело может разрешиться к общему удовольствию. Но, чтоб достичь желаемого результата, мне необходимо переговорить с Эдвардом Лонгсвордом.

— Что вы сказали? — воскликнула Антония, думая, что не поняла его.

И мысль о дуэли вдруг пронзила ее.

— Вы хотите убить его?! Бартон улыбнулся.

— Если бы я хотел убить его, то давно бы сделал это, — ответил он. — Но за кого же вы меня принимаете? Неужели вы не понимаете, что имеете дело с умным человеком!..

Антония с беспокойством всматривалась в его лицо. Какие угрозы таились под этим спокойным лбом, в этих тусклых глазах?

— И что же я должна сделать? — спросила Антония.

— Написать мистеру Лонгсворду письмо, которое я продиктую вам…

— Письмо?