Нью-Йоркское Время

И почему-то захотелось ему, чтобы она опять, утопая по колено в снегу, так же по-бабьи подобрав подол своей длинной юбки (есть в этом движении что-то волнующее), пошла к этому кусту… 

– Вот и прорыли тоннель.    

Они стояли у дома. Над запертой дверью горел подвесной фонарь.

– Спасибо, – она ступила на крыльцо. Замерла в нерешительности. – Подождите минутку. Мне нужно кое-что спросить у старшей сестры, – и скрылась за дверью.

Расчистка снега его хорошенько разогрела и взбодрила. Лучше всяких катаний на лыжах. 

...Тишина. Вокруг ели, редкий кустарник. Наклонившись, он выковырял пальцем комки снега, забившегося в сапоги.

На втором этаже вдруг погасло окно. Михаил вздохнул. Все. Нужно откопать свою машину – и домой. Сделал доброе дело. Бог зачтет. Хмыкнув, он нахлобучил шапку на глаза. Но почему-то не уходил.    

Скрипнула дверь за спиной:

– Входите. Старшая сестра разрешила. Да входите же!

В довольно просторной прихожей у стены стоял старый буфет, на вешалке висели женские пальто. Обстановка здесь чем-то напоминала дачную, если бы не иконы на стенах и не разложенные на столах коробки с крестиками и свечами.        

– У вас, наверное, ноги промокли? – спросила она, снимая пальто. – Вот тапочки. А сапоги поставьте к батарее.  

Тапочки были огромного размера, растоптанные, старые. Вообще, бедность здесь сквозила во всем: в допотопной мебели, в потертых ковриках, в оконных рамах с облупившейся краской.   

Михаил нахмурился. Зачем он здесь? Он же спешил домой. Он с грустью припомнил свою роскошную квартиру в Манхэттене, на Парк авеню, в доме с бассейном, фитнес клубом, баром и услужливым швейцаром. Эх, ушла та жизнь, промелькнула, как в кино…

– Красивая икона. Это кто на ней? – он подошел поближе, вгляделся в небольшую икону на стене.

– Архангел Михаил, предводитель небесного воинства. Вам нравится? – она стояла рядом и тоже смотрела на икону.  

– Да, очень, – он почему-то боялся шевельнуться. 

И она тоже стояла молча и недвижно.  

– Хотите супа? Горячего? – спросила, вдруг нарушив это странное – для обоих – молчание. – Только у нас сейчас пост. Суп без сметаны. Но очень вкусный.

………….………..…………………………………………………………..

– Познакомьтесь, это – моя мама: Раиса Ароновна.  

– Очень приятно.

Перед ним стояла неприглядная женщина преклонных лет, в шерстяной вишневой кофте. Достаточно ей было улыбнуться и  протянуть свою пухловатую руку, чтобы стало ясно: Раиса Ароновна – женщина очень милая, добродушная.      

И вот, на столе – тарелка щей. И краюха ароматного хлеба.

– Мама думала, что я осталась у отца Лавра. Она не знала, что я решила прорываться сквозь буран. Если бы узнала, что я одна, с лопатой… Она бы подняла на ноги весь штат. Вам наши щи нравятся?

– Да, очень.

За окнами мело, мело. За окнами – ветер, мгла. А здесь – свет, тишина. У батареи сохнут его мокрые сапоги, на столе – тарелка горячего супа. И рядом с ним – две прекрасные женщины, мать и дочь. Семья… Он совсем отвык от этого…     

– Ваши родители живут с вами, в Нью-Йорке? – спросила Раиса Ароновна. Похоже, в этой глуши она соскучилась по гостям.

– Нет, мои родители живут в Израиле. Так получилось, что я здесь, а они там.  

– Передают, что в Израиле опять неспокойно. Ох-ох, а когда евреям было хорошо?.. Вы кто по специальности?

– Биржевой брокер. На бирже, знаете, сейчас обвал: скандалы, увольнения, – сказал он и запнулся.

Возникла неловкая пауза.

– Хотите еще супа? Тогда горячего чайку? – Раиса Ароновна забрала пустую тарелку и вышла.

– Мама, ты справишься cама? – сестра Мария посмотрела вслед матери. Затем пригладила свои волосы под платком. Лицо ее вдруг посерьезнело, красивые глаза расширились. – Что-то в мире изменилось. Все опять хотят воевать. И евреи обязательно окажутся в центре кровавых событий. Так было всегда в истории. Так предсказано и в Апокалипсисе…    

 Михаил внимательно присмотрелся к ней. Еще минуту назад она казалась ему такой простой. Но простота вдруг исчезла, и эта женщина скрылась куда-то, в область, для него неведомую.

– Трудно вам, еврейке, в русском монастыре? – спросил он.

– Нет. Отец Лавр говорит, что православный еврей – дважды избранный Богом.

– Когда-то я читал рассказ, не помню, какого писателя. Там описывалось, как отец – ортодоксальный еврей, оплакивает свою дочь, принявшую христианство. Оплакивает по всем иудейским обрядам: неделю сидит дома, посыпает свою голову пеплом и читает Кадиш – поминальную молитву по умершей дочери. Помню, мне тогда стало жутко – отец мысленно хоронит живую дочь только потому, что она стала христианкой! 

– Да-да. Это – страшно. Это мировая трагедия – евреи, отвергнувшие Христа! Я сейчас читаю об этом много разной литературы, пытаюсь разобраться и понять, почему же такое случилось. Но, боюсь, что человеческий разум ответ на это не может дать.

Раиса Ароновна вошла, тихо поставила на стол стаканы с чаем. Села, слушала дочь.