—
Яни Правли посмотрел Каттеру в глаза.
— Ты знаешь, где меня найти.
И они ушли, а Каттер остался напрягать непослушные мышцы.
"Почему вы не убили меня, ублюдки?"
Его рука поднялась. Это не имело значения. Он ни для кого не был опасен. То, что ему сказали, тоже не имело значения.
Была еще одна причина, по которой Дрогон и Правли оставили его в живых: надеялись, что он все же передумает. Оба верили, что он покинет Совет, мчащийся навстречу кровавой расправе, и присоединится к ним. И Каттер ненавидел их за это, думая про себя: "Кто я? Кто я такой, что они так думают обо мне?"
Он немного всплакнул — то ли от попыток стряхнуть колдовство, то ли от чего другого. Он увидел себя со стороны, таким, каким, наверное, видел его Дрогон: из-за своей язвительности и одиночества Каттер выглядел потенциальным предателем.
Каттер достал зеркала из оружейного вагона: они лежали там, тщательно обернутые тканью. Стекло покрылось паутиной трещин, оловянная амальгама превратилась в пыль. Каттеру хотелось рассказать кому-нибудь о случившемся, но он боялся продемонстрировать жалкое торжество предсказателя, чьи слова сбылись, боялся, что его сочтут злорадствующим, хотя на деле он испытывал лишь горечь. Он ненавидел эту свою черту и знал, что именно ее учуял Дрогон. Оттого ему и сделали такое предложение.
Он отнес разбитые зеркала Анн-Гари и рассказал обо всем.
Старые рельсы отражали лунный свет. На горизонте с восточной стороны виднелась черная полоса: Строевой лес. Паровозные прожектора и кухонные костры окружал слабый ореол.
— Ну? — спросила Анн-Гари.
— Что "ну"?
— Да.
— Что
— А ты бы что сделал?
—
— В болото?
— Для начала. Если другого способа уйти нет.
— Правда? И что?
Каттер закричал. Прямо в ночь.
— Как это "что"? Ты спятила? Или ты не
Внезапно он замолчал. Они смотрели друг на друга.
— Ты мне не веришь.
— Не знаю.
— Думаешь, я
— Ну-ну, — сказала Анн-Гари. — Не надо. Ты верный друг Совета, Каттер, мы это знаем…
— О боги мои, ты думаешь, я лгу. И что из этого следует? Ты думаешь, о боги, ты думаешь, что
— Каттер, не надо.
— Нет, думаешь.
—
— Значит, ты думаешь, что я лгу насчет Дрогона?
— Ты всегда был против нашего возвращения, Каттер. Ты никогда не хотел, чтобы мы оказались здесь. А теперь ты говоришь мне, что нас ждет милиция. Откуда тебе знать, что Дрогон и тот человек не солгали? Им известно твое настроение; они знают, что тебе сказать. Может, они просто хотят, чтобы мы испугались и сдались.
Каттер застыл с открытым ртом. Может ли быть, что Яни Правли просто хотел их напугать?
Возможно, Коллектив победил. Беженцы в каменистых землях на подступах к городу ошиблись, и Коллектив утверждает новую демократию, положив конец выборной лотерее, разоружив милицию и вооружив народ. Тем, кто пал, поставили памятники. Парламент отстраивают заново. Не гремят больше над головами милицейские стручки-вагоны, неопознанные дирижабли не таятся в облаках, в небе лишь вирмы, воздушные шары да флаги. Возможно, Яни Правли просто не хотел, чтобы они стали частью этого нового Нью-Кробюзона.
— Ты должна сообщить Совету, — сказал он.
— Что я должна им сообщить? Что человек, которого мы никогда толком не знали и которому не доверяли, привел другого человека, которого мы не знаем? И тот сказал нам, что правда, в которой мы не были уверены, на самом деле правда, но не представил никаких доказательств? Ты этого хочешь?
Каттер почувствовал, как что-то подкатывает к горлу — какой-то сгусток отчаяния.
— О боги мои, — сказал он. — Тебе плевать.
Анн-Гари посмотрела ему в глаза.
"Даже если ты прав, — говорил ее взгляд, — даже если ты прав, и Дрогон с Яни Правли не солгали, и десятитысячная армия действительно ждет нашего прибытия, ничего не меняется, потому что мы те, кто мы есть, и никуда не свернем. Наше место здесь". Была ли она безумна?
— Мы — Железный Совет, — сказала она. — Нам некуда сворачивать.