Ньюгейтская невеста

Толпа быстро рассосалась. Остались только ополченцы, отомкнувшие штыки от мушкетов по приказу капитана.

Улица была усеяна апельсиновыми корками и пустыми бутылками, среди которых валялись дохлая кошка, обрывки женской одежды, мужской башмак и остатки пищи. Несколько минут назад надзиратель выкрикнул несколько слов из сторожки над главными воротами, и люди начали расходиться по двое и по трое.

— Они слишком рады поражению Бони, чтобы устраивать беспорядки, — проворчал Джек Бакстоун. — Жаль! Могла бы выйти славная забава.

— Но что сказал этот человек? — допытывалась Кэролайн.

— Не могу вам ответить, дорогая, я не слышал. Хотя к чему притворяться, будто вы не поняли? Ваш муж...

— Ш-ш!

Но, обернувшись, Кэролайн поняла, что ее никто не мог услышать. Гости — мужчины с проклятиями, а женщины с разочарованными вздохами — уже спускались вниз. Стулья с тростниковыми сиденьями были отодвинуты от длинного стола, являющего собой хаотическое нагромождение стекла и фарфора, где догорали свечи в лучших оловянных подсвечниках хозяина таверны.

Единственный оставшийся гость, мистер Джемми Флетчер, лежал мертвецки пьяным поперек стола лицом вниз. Его волосы были растрепаны, а парчовая треуголка — деталь вечернего туалета, столь часто носимая под мышкой, что ее называли chapeau de bras[48], — покоилась на жирном блюде. Храп молодого мистера Флетчера гулко звучал в утренней тишине.

— Дело в том, дорогая, — хладнокровно сообщил Бакстоун, — что ваш супруг получит... как это называется... отсрочку.

В голубых глазах Кэролайн мелькнуло беспокойство. Кэролайн раскрыла веер и начала им обмахиваться, хотя в комнате было прохладно.

— Но ведь его все равно повесят, не так ли?

— Не ручаюсь, дорогая. Жаль, что мы не могли пригласить за стол этого адвоката. Но всему есть предел.

— Безусловно.

— Помните, что сказал Харри Майлдмей, когда какое-то нахальное ничтожество предложило ему воспользоваться его каретой? «Очень любезно с вашей стороны, сэр, но где же поместитесь вы? На запятках с одним из лакеев?»

Поскольку Бакстоун остался с Кэролайн наедине, он позволил себе громко захохотать, едва не заглушив храп Джемми Флетчера.

— Не повезло вам, дорогая, — заметил он, вновь став серьезным. — Будет скверная шутка, если вашего мужа помилуют и выпустят на волю. Впрочем, меня это не касается.

Подойдя к столу, Бакстоун взял свечу, наклонил ее и начал капать воск на волосы спящего Джемми. Кэролайн наблюдала за этим развлечением, все энергичнее обмахиваясь веером.

— Джек!

— Что?

— Вы питаете ко мне хоть какие-то дружеские чувства?

— Дорогая моя! — Бакстоун наморщил лоб. — Разве я не примчался из Аутлэндса, чтобы составить вам компанию?

— Тогда обещаете не насмехаться надо мной, если я сделаю... нелепое признание?

— Насмехаться? Я? — Очевидно, его бы здорово удивило, если бы кто-нибудь усомнился, что он не принадлежит к самым приятным людям на земле.

— Вы обещаете не смеяться и не болтать об этом в «Олмаксе»?[49]

— Пусть сгниют мои кишки, если я это сделаю!

— Этот осужденный... — неуверенно начала Кэролайн, продолжая обмахиваться. — Признаюсь, я нашла его... довольно привлекательным.

Она допустила оплошность. Эмоциональная атмосфера в комнате сразу изменилась. Бакстоун поставил свечу на стол под аккомпанемент храпа Джемми Флетчера.

— Вам нравятся оборванцы? — холодно поинтересовался он.

— Когда я впервые увидела его, он показался мне самым отвратительным существом из всех, каких я когда-либо видела. Но потом я посмотрела ему в глаза и услышала его голос. Конечно, это глупо, но даже вы, Джек, должны были заметить, что он говорит как...

— Как джентльмен?

— Я хотела сказать, как преподаватель в Оксфорде.

Бакстоун игнорировал это замечание.

— Я уже забыл, сколько раз делал вам предложение. — Он зыркнул на Кэролайн маленькими черными глазками. — Но вы мне отказывали.

— Вы славный парень, Джек, и неудивительно, что ваши друзья любят вас. Но мне пришлось отклонить оказанную вами честь.

— Пришлось, дорогая? Выходит, вы предпочитаете...

Кэролайн покраснела.

— Не говорите глупости! Я не имела в виду ничего подобного.

Ее гнев был направлен в основном на себя. Ошеломленная, расстроенная, она должна была излить свои чувства на кого-то другого.

— Боюсь, вы не понимаете, — продолжала она, работая веером, пока ее каштановые локоны не затрепетали. — Вы прибыли из Аутлэндса, от вашего дорогого друга Фредерика Йоркского и его толстой жены. Каким же благородным выглядел его светлость несколько лет назад в роли командующего армией!

Зовусь я Йорк и напиваюсь

Гораздо лучше, чем сражаюсь.[50]

Как насчет скандала, который вынудил его уйти в отставку? Кажется, наш Фредерик оказался чересчур жадным? А его любовница продавала офицерские патенты дешевле, чем их можно было приобрести в лондонском штабе Конно-гвардейского полка с полного одобрения Фредерика? Но когда скандал со временем утих, он вернулся в штаб?

Бакстоун скривил губы: