Ньюгейтская невеста

– Нам нужно поторапливаться, мистер Крокит. Эта задержка невыносима!

– Терпение, мадам.

Кэролайн едва взглянула на заключенного – этот человек был недостоин ее внимания.

– Надеюсь, он… не прикоснется к моей руке?

– Жених должен будет надеть кольцо вам на палец. Кольцо здесь. – Адвокат постучал по кожаному футляру. – Оно стоит всего три фунта четыре пенса. Вам не придется долго его носить.

– Черт возьми, дорогая моя, – послышался сзади недовольный низкий голос, – не могли бы вы отойти от порога и освободить для меня место? Я хочу это видеть.

– А вот и сэр Джон Бакстоун, – пробормотал мистер Крокит. – Входите, пожалуйста!

– Благодарю вас, – насмешливо отозвался голос. – С вашей стороны очень любезно впустить меня. Ну, что здесь происходит?

И легендарный Джек Бакстоун нырнул под арку двери, чтобы не задеть ее своим темно-желтым цилиндром.

Надо сказать, одежда Бакстоуна в те дни служила практически униформой: высокий воротник и белый галстук, голубой сюртук с медными пуговицами и разрезом надвое, начиная от пояса, полосатый жилет (в расцветке проявился его личный вкус), белые кожаные брюки и лакированные черные сапоги.

Будучи завзятым денди, он гордился умением сохранять невозмутимое выражение лица при любых обстоятельствах. Маленькие черные глазки на румяном лице человека, который ест слишком много, казались стеклянными. Некоторые утверждали, что у Бакстоуна нет ни капли ума. Но они ошибались – ум у него был первоклассный. Просто ему никогда не приходилось им пользоваться – как, впрочем, и другими качествами, кроме коварства.

– А вот и жених, – бодро возгласил Бакстоун. – Ну-ка, взглянем на него!

Отодвинув один фонарь, он взял другой и высоко его поднял. Бакстоун посветил фонарем в лицо Даруэнту, потом опустил его и стал водить им из стороны в сторону, разглядывая одежду заключенного. В маленьких глазках поблескивало откровенное любопытство.

– Сэр Джон! – весьма нервно вмешался мистер Крокит.

– Да?

– Если вы будете любезны отойти, сэр, мы сможем приступить.

– Охотно, – с дружелюбным презрением отозвался Бакстоун. Он шагнул назад, но снова направил свет на Даруэнта. – Черт возьми, что терзает этого парня?

– Терзает? – эхом отозвался мистер Крокит.

С той минуты, как Даруэнт согласился на предложение адвоката, он не произнес ни слова и стоял прямо, абсолютно протрезвев. Даже под грязью было видно, что его лицо такое же белое, как новые свечи.

– Замолчите, Джек! – вмешалась Кэролайн. Несмотря на властный тон, она была так напугана, что произнесла первые слова, пришедшие ей в голову. – Мистер Крокит, кто говорил с вами недавно?

– Со мной, мадам?

– В этой камере. Я слышала мужской голос довольно красивого тембра.

Привыкшие к сумраку камеры глаза Кэролайн внезапно обнаружили преподобного Хораса Коттона. Священник, тяжело дыша, стоял у той же стены, что и Ричард Даруэнт.

– И как это я сразу не догадалась! – пробормотала Кэролайн, одарив его игривой улыбкой. – Я рада, что вы уже здесь, преподобный сэр. Разумеется, говорили вы?

Священник с усилием сохранял спокойствие.

– Нет, мадам, – ответил он. – Я не решался говорить.

– Вы не… – Кэролайн приподняла в удивлении брови.

– Насколько я понимаю, мисс Росс, вы посылаете этого человека на смерть четырьмя днями раньше, чтобы после спешного брака и столь же спешной казни воспользоваться благами огромного состояния.

Мистер Крокит в своей древней треуголке счел необходимым вмешаться.

– Должен вам напомнить, преподобный сэр, это дело касается не вас, а исключительно особы, которой я служу.

– Сэр, – возразил священник, – оно также касается Особы, которой служу я.

– Позвольте заметить, – взволновался мистер Крокит, – что я предложил эту сделку. Если вы намерены кого-то винить, то вините только меня.

– Винить вас? – удивленно воскликнула Кэролайн. – Одну минуту, мистер Крокит!

Адвокат молча поклонился. Гнев вспыхнул в голубых глазах девушки, окрасив ее щеки легким румянцем.

– По какой-то причине, мистер…

– Коттон, мадам. Преподобный Хорас Коттон.

– Вы, кажется, думаете, мистер Коттон, что я оказываю дурную услугу человеку, которому, прошу прощения, лучше поскорее умереть. Как и другим беднягам в Ньюгейте.

Кэролайн содрогнулась от отвращения. Цепи Даруэнта звякнули, но он не произнес ни слова.

– Вы также полагаете, – продолжала Кэролайн, – что я должна заботиться о его благе. С какой стати? Я его не знаю. Он получит свои деньги. – Она повернулась к Бакстоуну: – Джек!

Но Бакстоун не слышал ее. Стоя у двери, он все еще изучал при свете фонаря лицо Даруэнта. Сапоги и брюки Бакстоуна были покрыты пылью. С запястья правой руки свисал хлыст. Он скакал во весь опор из Аутлзндса, загородного дома его королевского высочества герцога Йоркского, в ответ на срочный вызов Кэролайн, переданный с посыльным.

– Черт возьми, – повторил Бакстоун, – что терзает этого парня?

– Джек, прошу вас…

– Я разок побывал в Бедламе[44], – объяснил Бакстоун. – Наблюдал, как безумцы пляшут и завывают. Вот было развлечение! Не то что здесь! Этот заключенный – глухонемой? Почему он молчит? Он не может говорить?