Ньюгейтская невеста

– А этого я вам не скажу, – заявил мистер Малберри, со стуком ставя чашу на стеклянную подставку.

– Сэр, вы не в себе! – воскликнул преподобный Хорас Коттон.

– Я не скажу вам, – продолжал мистер Малберри, игнорируя замечание, – по двум причинам. Во-первых, Дик, потому, что вы сами должны были увидеть это так же ясно, как доказательства в виде сапог с начищенными подошвами и письменного стола в центре комнаты. А во-вторых, теперь вы знаете, что Берт Малберри держит больше карт в рукаве, чем на игральном столе, и не будете бояться, если ваш тайный враг…

– Если он – что?

– Если он попытается обвинить вас в лжесвидетельстве.

В голове у Даруэнта творилось черт-те что – словно копошилось множество ведьм и голодных домовых, – и поначалу он воспринял услышанное с облегчением.

– В лжесвидетельстве! И это все?

– «И это все?» – передразнил адвокат, с трудом вытаскивая нож из куска говядины. – Очевидно, вы считаете лжесвидетельство незначительным правонарушением, за которое не могут сурово наказать?

– Берт, я абсолютно в этом не разбираюсь.

– Согласно действующему законодательству, утвержденному Георгом II, глава 25, параграф 2, это может означать семь лет на тюремном судне или в ньюгейтской камере без привилегий государственного сектора. Как вам нравится такое?

В окно ударила еще одна капля, и начался ливень. На улице быстро протарахтела карета. Четыре человека в комнате неподвижно стояли вокруг стола.

– Я не стану возвращаться в Ньюгейт, – спокойно заявил Даруэнт. – Скорее перережу себе горло.

– Вам не понадобится туда возвращаться, уверяю вас! De minimis non curat lex[73], – возвестил Малберри, подняв нож. – Если вы можете доказать, что лжесвидетельство было вам навязано, – а я сумею это сделать, не сомневайтесь, – то вы вне опасности. Я даже готов предложить вам пари…

– Да, – кивнул Даруэнт, бросив на него странный взгляд. – Мой тайный враг, проживающий по «фешенебельному адресу», не станет вновь открывать дело.

– Э-э, да вы, похоже, сами заделались юристом! Почему не станет?

– Потому что не осмелится. Если я прав, он был сообщником Фрэнка Орфорда в ростовщичестве и боится того, что я знаю или могу знать.

– Истинная правда! Но как же он поступит, Дик?

Даруэнт не ответил. Он мерил шагами комнату, пытаясь скрыть свои мысли даже от самого себя.

– Вчера, – настаивал мистер Малберри, – он стрелял в вас через окно. Вот где настоящая опасность для вас, Дик. Этот враг, кем бы он ни был, будет продолжать свои попытки, пока не прикончит вас.

– Или пока я его не прикончу. Это достаточно справедливо.

– Стойте! – вмешалась Кэролайн, подняв руку.

Даруэнт остановился. Глаза девушки, обычно полуприкрытые длинными ресницами, сейчас были широко открыты. Она умоляюще глядела на мужа.

– Недавно вы обещали, что больше никогда…

– Что я могу сделать, дорогая моя? Какой у меня выбор?

Почти рассеянное обращение «дорогая моя» отразилось в глазах Кэролайн, и Даруэнт это видел. На миг они словно заглянули в душу друг другу – по крайней мере, так им казалось. Затем Даруэнт повернулся к мистеру Малберри:

– Я тоже стараюсь не упускать из виду доказательства. Вы утверждаете, что Тиллотсону Луису назначили свидание с голубой каретой, но он почему-то не явился, и меня приняли за него?

– Совершенно верно. «Стесненные обстоятельства»! – фыркнул адвокат. – Это всего лишь означает, что он остался без гроша.

Даруэнт прижал руку ко лбу.

– Теперь мне многое понятно. Тайное свидание, кучер с лицом, закутанным шарфом, повязка на моих глазах и веревки на запястьях и лодыжках. Но к чему затычки в ушах и подвесная койка в карете? А главное, почему меня ударили по голове? Едва ли Фрэнк обращался таким образом со своими клиентами.

Мистер Малберри удовлетворенно вздохнул:

– На каждый из этих вопросов можно найти хороший ответ, Дик. Если как следует подумать. Разве только удар по голове… Тут вы поставили меня в тупик. Так дела не делаются – это факт!

– Могу я задать вопрос? – осведомился преподобный Хорас своим звучным голосом.

Даруэнт кивнул.

– Несомненно, – продолжал священник, – вы уже объяснили это нашему ученому собеседнику. Но мне вы ничего не говорили, хотя я интересовался. Речь идет о еще одном обстоятельстве, заставившем меня…

– Усомниться в моем здравом рассудке?

– Нет-нет! Но ведь вы проснулись, полуоглушенный, в карете, едущей в Кинсмир-Хаус в Букингемшире, с повязкой на глазах и со связанными руками и ногами, хотя и без кляпа во рту. Верно?

– Абсолютно.

– Тем не менее вы заявили, что знали, где находитесь и куда едете. Как вы могли это узнать?

– Простейшим способом, падре, – ослабив повязку на глазах, потеревшись головой о край койки. Разве я не говорил, что хорошо знал эту местность?

– Да, говорили.

– Ну так что я мог подумать, увидев ряд дорожных указателей с надписью «Кинсмир» задом наперед и почувствовав, что меня поднимают по широким ступенькам единственного помещичьего дома на расстоянии пятидесяти миль? Кучер часто поправлял повязку, но я видел достаточно. Это приводит нас к Кинсмир-Хаус и моему последнему вопросу. Кто была та женщина?