Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)

Бедняжка, стараясь казаться спокойной (только что услышанная новость, конечно, взволновала ее), беседовала с лекарем мистером Хэррисом об одеялах, арроуруте, вине и лекарствах для неимущих и тут увидала своего дядюшку. Она сделала ему навстречу несколько шагов, назвала по имени, протянула руку, но полковник сурово глянул ей в лицо, снял шляпу, поклонился и проследовал дальше. Он не почел нужным упомянуть об этой встрече даже своему сыну Клайву; зато лекарь мистер Хэррис, разумеется, в тот же вечер рассказал об этом случае в клубе, где собралась после лекции целая толпа джентльменов: по обыкновению своему, коротая время за сигарой и выпивкой, они обсуждали выступление сэра Барнса Ньюкома.

Согласно обычаю, нашего почтенного депутата принял в комнате для заседаний попечительский совет ньюкомского Атенеума и во главе с председателем и вице-председателем препроводил на эстраду лекционного зала, перед которой по сему торжественному случаю собрались отцы города и видные горожане. Баронет явился во всем блеске: он прикатил из имения в карете четверней в сопровождении своей достойной матушки и красавицы сестры, мисс Этель, бывшей сейчас в его доме за хозяйку. С ними прибыла и его пятилетняя дочурка; почти все время, что шла лекция, она мирно дремала на коленях у тетки. При появлении Ньюкомов в зале, разумеется, поднялся шепот, не смолкавший, пока они не взошли на эстраду и не заняли своих мест в цветнике местных дам, которых сам баронет и его родственницы приветствовали сейчас с особливой любезностью. Приближались новые выборы в парламент, а в такой ответственный момент обитатели Ньюком-парка не жалели улыбок для своих сограждан. Итак, Барнс Ньюком поднялся на кафедру, раскланялся перед собравшимися в ответ на рукоплескания и приветствия, вытер лилейно-белым платком свои тонкие губы и пустился витийствовать о миссис Хименс и поэзии домашнего очага. Он, как все знают, негоциант и общественный деятель, и тем не менее сердце его принадлежит семье и нет для него большей радости, чем любовь его близких. Присутствие нынче в этом зале столь многочисленной публики - видных промышленников, просвещенных представителей "среднего класса, а также гордости и опоры нации - ремесленников города Ньюкома в окружении их жен и детей (грациозный поклон направо, в сторону шляпок) свидетельствует о том, что сердца их тоже доступны нежности и исполнены заботы о доме и что они, в свою очередь, умеют ценить женскую любовь, детскую непосредственность и сладость песни! Затем лектор подчеркнул различие между дамской и мужской поэзией и решительно высказался в пользу первой. Разве не первейший долг поэта, не священная его обязанность христианина - воспевать нежные чувства, украшать семейную обитель, увивать розами домашний очаг?! Примером тому служит биография миссис Хименс, которая родилась там-то и там-то, и, побуждаемая тем-то, впервые взялась за перо, и прочее, прочее. Действительно ли так говорил сэр Барнс Ньюком или нет, не знаю. Меня там не было, и я не читал газетных отчетов. Вполне возможно, что все вышеизложенное навеяно воспоминанием о пародийной лекции Уорингтона, прочитанной перед нами еще до публичного выступления баронета.

Проговоривши минут пять, баронет внезапно остановился и с явным смущением уткнулся в свои записи; затем он прибег к помощи спасительного стакана воды и лишь после этого возобновил чтение и долго еще что-то уныло и невнятно бубнил. Это замешательство, несомненно, наступило в ту самую минуту, когда сэр Барнс узрел среди публики Уорингтона и Фреда Бейхема, а рядом с их враждебными и насмешливыми физиономиями - бледное лицо Клайва Ньюкома.

Клайв не смотрел на Варнса. Взгляд его был устремлен на ту, что сидела неподалеку от лектора, - на Этель; она обнимала рукой свою маленькую племянницу, и черные локоны ниспадали на ее лицо, еще более бледное, чем у Клайва.