Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)

Клайв. Если он так вероломен, так низмен, так лжив, этот большой свет, его устремления так недостойны, успех в нем так жалок, приносимые ему жертвы унизительны, а даруемые им радости тягостны и даже постыдны, отчего же тогда Этель Ньюком так держится за него? Будете ли вы под каким-нибудь другим именем прелестнее, чем под своим собственным, дорогая? Будете ли счастливее с громким титулом, если через месяц обнаружите, что не можете уважать человека, с которым связали себя навечно, а ведь он будет отцом ваших детей, хозяином и властелином вашей жизни, ваших поступков. Гордячка из гордячек согласна подчиниться этому бесчестью и не скрывает, что графская корона достаточное воздаяние за утерянное достоинство! В чем смысл жизни для христианки, Этель? В чем чистота девичьей души? Ужели в этом? На прошлой неделе, когда, гуляя по саду, мы услышали пение монахинь в часовне, вы сказали, что это жестокость запирать в монастырь бедных женщин, и порадовались, что в Англии упразднен этот вид неволи. Затем вы потупились и молча шли в раздумье; вы, наверное, думали о том, что, пожалуй, их удел счастливее, чем у некоторых других женщин.

Этель. Вы угадали. Я думала о том, что почти все женщины обречены быть в рабстве у кого-то и что, пожалуй, бедным монахиням приходится легче, чем нам.

Клайв. Я никогда не стану судить тех женщин - монахинь или мирянок, которые следуют своему призванию. Но наши женщины вольны сами решать за себя, почему же они идут наперекор природе, замыкают свое сердце, продают свою жизнь за деньги и титулы и отказываются от своего бесценного права на свободу? Послушайте меня, Этель, дорогая! Я так люблю вас, что если бы знал, что сердце ваше принадлежит другому, достойному и верному вам человеку, ну скажем... прежнему вашему жениху, - я, право, удалился бы прочь, сказав: "Благослови вас Бог!" - и вернулся бы к своим полотнам, чтобы скромно трудиться, как мне велено судьбой. В моих глазах вы - королева, а сам я лишь скромный смертный, который, наверно, должен быть счастливым, раз счастливы вы. Когда я видел вас на балу, окруженную толпой блестящих кавалеров, знатных, и богатых, и восхищенных вами не меньше моего, я часто думал: "Как смею я мечтать о подобной красавице и надеяться, что она покинет свои пышные чертоги и согласится делить со мной черствый хлеб живописца".

Этель. В ваших словах о пышных чертогах звучала явная издевка. Я не стану обсуждать вашу... ваше отношение ко мне. Я знаю ваши чувства. Да, знаю. Только лучше не говорить о них, Клайв; по крайней мере, мне лучше не признаваться, что я догадываюсь о них. Ведя подобные речи, бедный мой мальчик, - а я очень прошу вас не заводить их впредь, иначе я не смогу больше ни говорить с вами, ни видеться, поймите это! - вы позабыли про одно - про долг девицы повиноваться родителям. Они никогда бы не согласились на мой брак с кем-либо ниже - словом, на такую партию, которая не была бы выгодной в глазах света. А я никогда бы не доставила такого огорчения моему бедному отцу или матери, за всю жизнь не сказавшей мне ни единого резкого слова. Бабушка по-своему тоже добрая. Я поселилась с ней по своей воле. Когда она пообещала оставить мне состояние, думаете, я радовалась только за себя? Отец ни за что не хочет делить недвижимость, и все мои братья и сестры почти ничего не получат. Леди Кью обещала позаботиться о них, если я поселюсь с ней... так что от меня зависит благополучие всех младших в семье, Клайв. Теперь вы понимаете, братец, почему вам больше не следует так говорить со мной? Ну вот и коляска! Да благословит вас бог, милый Клайв!

(Клайв смотрит, как мисс Ньюком садится в коляску и отъезжает, ни разу не взглянув на окно, у которого он стоит. Когда коляска скрывается из виду, он идет к окнам напротив, распахнутым в сад. Из соседнего монастыря доносится церковная музыка. Услышав ее, он опускается на стул и закрывает лицо руками.)

Входит мадам де Флорак и с тревогой спешит к нему.

Мадам де Флорак. Что с тобой, мой мальчик? Ты говорил с ней?

Клайв (ровным голосом). Да.

Мадам де Флорак. Любит она тебя? Я знаю, что любит!

Клайв. Слышите, орган в монастыре?..

Мадам де Флорак. Qu'as-tu? {О чем ты? (франц.).}

Клайв. С таким же успехом я мог бы надеяться на брак с одной из тамошних инокинь, сударыня. (Снова опускается на стул, и она целует его.)

Клайв. У меня не было матери, но вы мне как мать.

Мадам де Флорак. Mon fils! Oh, mon fils! {Мой сын! О, мой сын! (франц.).}

^TГлава XLVIII,^U

в которой Бенедикт предстает перед нами женатым человеком

Кто не слыхал про некую французскую герцогиню, которая на смертном одре весьма спокойно ждала предстоящей кончины и не тревожилась о своей душе, ибо, по собственному признанию, пребывала в уверенности, что небеса не могут дурно обойтись с особой ее ранга. Очевидно, леди Кью тоже очень высоко ценила родовитость; ее снисхождение к знатным людям было безгранично. У молодого: вельможи она полагала извинительными и даже вполне естественными пороки, которых никогда не простила бы человеку низкого звания.