Нюрнберг. На веки вечные

– Что Устав Трибунала предложила ваша сторона, а мы, ничтоже сумняшеся, проголосовали за его утверждение, всерьез не воспринимая идею суда и не имея никаких представлений о международном праве и его канонах. – Это высказывание советского следователя удивило Даллеса, и его собеседник поспешил обосновать свое высказывание: – Кто у нас последние 30 лет осуществляет правосудие? Крестьяне с низшим образованием, которых партия выбрала в судьи и прокуроры, которые под себя, под собственный слабый интеллект, выдумали законы и сами претворяют их в жизнь так безграмотно и вероломно, как подобает палачам инквизиции – то есть по приказу. Логика такова: если по сути человек виноват – нет разницы, за что его судить и как доказывать его вину. Главное чутье. Подойдет такая логика для Трибунала, за работой которого будет наблюдать весь мир?! Ведь как вести следствие по- настоящему, как собирать доказательства без пыток с целью получения признательных показаний, как доказывать причастность лиц к совершению инкриминируемых им преступлений – мы просто не представляем. Ладно дома, а что, если мы здесь, перед всем миром, демонстративно угодим в грязь лицом?! Да и неизвестно еще, что начнут говорить сами обвиняемые в адрес нашего руководства, и сможем ли мы парировать их доводы должным образом …

Разведчик с пониманием посмотрел на разоткровенничавшегося приятеля, как видно опьяненного воздухом свободы, алкоголем и обществом человека «оттуда» – не зомбированного шпиономана из Москвы, а светского дипломата с признаками разума, – и уточнил:

– И что вы намерены делать, чтобы сорвать процесс?

Шейнин отпил из бокала и, еще более понизив голос, ответил:

– Ну кое о чем ты уже знаешь.

– О чем?

– О провокации с самолетом. В горах Чехословакии еще действительно кое- где ведутся боевые действия, но пули в фюзеляже нашего самолета принадлежат далеко не чешским боевикам, уж поверь…

– Я догадался. Но только лишь этого мало, чтобы говорить о возможном срыве процесса со стороны про- гитлеровски настроенных соединений, да еще базирующихся далеко от Нюрнберга.

– Еще Вышинский постарается назначить обвиняемым психиатрическую экспертизу, которая признает их невменяемыми, а читай – неподсудными…

– Как это? Какие для этого у него есть основания? – вскинул брови Даллес, явно не готовый к такой тактической хитрости в исполнении полуграмотных крестьян, чей образ Шейнин нарисовал ему минуту назад и который в принципе совпадал с его представлениями об облике советских обвинителей. Собеседник усмехнулся и ответил ему:

– Ты же помнишь эту историю про Гиммлера, который во время посещения одного из концлагерей увидел немецких солдат, закапывающих горы трупов казненных, и после сотого покойника ему стало плохо. Он не смог смотреть на это, а Бах- Зелевски сказал ему, что выполнение солдатами столь грязной работы пагубно сказывается на их психике, что, сами того не желая, они превращают солдат в зверей?

– Помню, – кивнул Даллес. – После этого они стали поручать уничтожение и захоронение узников в основном «травникам» – коллаброционистам.

– Именно. Но суть не в этом. А в том, что, внеся корректировки в лагерные порядки, и сам Гиммлер, и Бах- Зелевски, и остальные все же продолжали посещать концлагеря и созерцать если не сам процесс умерщвления и захоронения, то связанную с ними атрибутику. Дневники Франка, обитые человеческой кожей; усохшие отрезанные головы узников на столе у Зейсс- Инкварта; демонтированные золотые зубы, приходящие из лагерей вагонами к министру финансов Функу для переплавки и оприходования в качестве «золота рейха» – все это было для них такой же повседневностью, как для тебя шпионаж, а для меня фальсификация доказательств по делам в отношении явных врагов режима. Только если шпионаж и фабрикацию дел еще можно как- то оправдать, то это… Это можно объяснить только врожденной кровожадностью людей, массово собравшихся в верхушке рейха. А это – признаки явных психических отклонений. Разве можно судить таких людей как полноправных членов общества?

Даллес присвистнул:

– Ничего не скажешь, оригинально придумано. Мне придется потрудиться, чтобы доказать обратное…

Шейнин обратил внимание на стоящего невдалеке Вышинского. Он был увлечен разговором со своим давним знакомым, судьей от Франции Робером Фалько, но все же не сводил глаз со своего помощника, беседовавшего с американским разведчиком. Лев Романович, конечно, уже выдумал легенду, которую расскажет бывшему кровавому прокурору относительно темы разговора с Даллесом, но понимал, что до конца тот все равно ему не поверит. «Да и плевать, – думал следователь, – ему все равно сейчас будет не до меня…»

– Думаю, он приложит все усилия, чтобы удалить тебя отсюда, – не сводя глаз со своего начальника, ответил Шейнин. – Он сделает все, чтобы не дать тебе работать. Сам же слышал его позицию относительно того, что присутствие твое здесь компрометирует, не дает трудиться и так далее…

– Да…