Нюрнбергский дневник

Камера Франка. Франк заявил, что нововведения его вообще не затрагивают, и он даже рад тому, что теперь хоть можно будет отдохнуть от этой бесконечной чуши, которую приходится выслушивать за обедом и на прогулке. Франк выглядел несколько отрезвевшим, было заметно, что к нему возвращается его прежнее стремление к аскетизму и что он раскаивается за содеянное. Отягчающие вину Франка цитаты из его дневника пока что были свежи в памяти, и он, несомненно, готов был предпочесть одиночество необходимости давать бесконечные объяснения о причинах, побудивших его передать свои дневники, хотя, судя по всему, его не особенно докучали вопросами по поводу того, что именно подвигло его на написание вышеупомянутых дневников. Франк вновь, в своей обычной, непринужденной манере, впал в свое рутинное самокопание:

— Я — неповторимый характер, я — неповторимая, единственная в своем роде личность. Ха-ха-ха! — визгливо рассмеялся он. — Вам когда-нибудь попадались экземпляры, подобные мне? Необычно, когда вам говорят такое, верно? Но мы, немцы, мы ведь все разбойники. Не забывайте, что немецкая литература начинается именно с шиллеровских «Разбойников». Вам это никогда не бросалось в глаза?

То, что в этот момент Франк действительно беседовал сам с собой, не нуждаясь ни в каких ответах с моей стороны, мне было ясно. И он завершил свою тираду резюме о злой человеческой натуре. Я попросил его откровенно признаться мне, кого он имел в виду, записав в дневнике, что Гитлер выразил бы ему благодарность, если бы Франк отправил на тот свет еще 150 тысяч поляков. Франк ответил, что такой вывод — следствие его знания натуры Гитлера.

— Представьте себе — человек, который может сказать «Хорошо сработано!» после того, как вы сообщите ему, что избавились от 150 человек.

Разумеется, это никак не говорит в пользу того, что именно я погубил этих людей.

Вы должны верить мне, доктор, — это исповедь на смертном одре — я гляжу смерти прямо в глаза и могу сказать об этом лишь вам и священнику: я не отдал ни одного приказа о проведениях массовых казней или о расстреле заложников. Даже обвинение не связывает меня ни с одним убийством. Но то, что я написал! Этого хватит. И я рад, что собственноручно вручил свои дневники, поскольку мне хотелось всем доказать, как человек абсолютно вопреки своей воле и своему характеру может высказывать, находясь под дьявольским воздействием Гитлера. Ужасно! Отвратительно!

Франк произнес несколько слов по поводу своего неудавшегося брака, утверждая, что его супруга и психологически, и духовно была слишком стара для него, однако предпочел не вдаваться в эту тему.

Камера Шираха. Ширах не переставал дивиться выдержкам из дневника Франка. По мнению Шираха, Франк был блестящим оратором и адвокатом — он мастерски защищал Гитлера на процессе по делу газеты «Фёлькишер беобахтер», кроме того, он был тонким ценителем и знатоком музыки, литературы и искусства. И Ширах был поражен, как такой человек мог в столь безоговорочной форме заявлять о своем одобрении массовых убийств.

Говоря о нововведенных ограничениях, Ширах с готовностью признал, что вина за принятие подобных мер целиком лежит на Геринге. Я заметил ему среди прочего, что даже и он сам, и Дёниц переняли у Геринга эту неуместность поведения, в связи с чем Ширах счел необходимым принести мне свои извинения за Геринга.

— Понимаете, его же не переделать. Общеизвестный факт, что летчики — нередко народ импульсивный, эмоциональный. А он эмоционален и импульсивен сверх всякой меры — и отзывы о нем были сплошь положительными. Он сам считает себя крупной фигурой в истории, полагая, что его значимость будет зависеть именно от того, сумеет ли он сыграть до конца возложенную на него роль.

В процессе нашей беседы Ширах упомянул, что постепенно пришел к заключению, что пресловутая чистка после так называемого «путча Рема» была не чем иным, как сговором между Гитлером и Гиммлером, направленным на устранение Рема как главного препятствия на пути Гитлера к власти. В те времена Ширах, по его словам, верил в намерения Рема разжечь революционный бунт. Но теперь, осознав жестокость и агрессивность натур Гитлера и Гиммлера, он убежден, что эти два отъявленных бандита, Рем и Гитлер, были связаны некоей мрачной тайной, которая и объясняет тот факт, что Гиммлер держал Гитлера в кулаке. Казнь Рема стала обычным политическим убийством соперника, гомосексуальность была лишь предлогом! Гомосексуальность Рема была секретом Полишинеля, кроме того, только из-за нее не стали бы столь жестоким способом избавляться от него — число казненных тогда членов СА составило 60 человек, однако позже выяснилось, что всего их было около 200.

Геринг теряет аудиторию