С самого начала каждому осужденному был присвоен свой номер. Рудольф Гесс стал номером седьмым, а Бальдур фон Ширах – первым. Гесса это очень огорчило. Так же, как Геринг на скамье подсудимых, он пытался играть роль фюрера в тюрьме. И вдруг такая несправедливость: ему – заместителю Гитлера по руководству нацистской партией – присвоили последний номер!
Я уже писал о том, что во время процесса Гесс не раз уводился со скамьи подсудимых из-за приступа болезни. Говорили, что у него рак желудка. И не скрою, наблюдая за ним в те минуты, когда он начинал корчиться от боли, я вовсе не был уверен, что это симуляция. Рак – страшная болезнь, не знающая ни географических, ни политических границ, а признающая лишь границы времени. Но вот прошел весь процесс, истекает второй десяток лет пребывания в тюрьме Шпандау, а Гесс все жив. Только после того как ему нанесли столь тяжкое оскорбление, присвоив седьмой номер, господин рейхсминистр почувствовал себя несколько хуже, чаще стал жаловаться на боли в желудке. Врачи делают ему впрыскивание. Гесс уверен, что они вводят морфий, хотя в действительности шприц наполняется обыкновенной стерильной водой. После каждой такой процедуры больной быстро засыпает.
Гитлеровских преступников, заключенных в тюрьму, не оставили без внимания их зарубежные друзья. Как сообщает в своей книге «Семеро в Шпандау» Джек Фишмэн, узники этой тюрьмы только в течение того месяца, когда охрану несут советские власти, лишены возможности вредить миру, заниматься политическими диверсиями. Фишмэн рассказывает о многочисленных их попытках возродить и активизировать в Германии неонацизм, воспроизводит, в частности, содержание письма, посланного из тюрьмы Деницем. Адресовано оно было жене, но предназначалось фактически единомышленникам гросс-адмирала в Бонне и подсказывало последним, как следует проводить ремилитаризацию страны.
Для диверсионно-пропагандистской деятельности заключенных под стражу приспешников Гитлера, а равно и для их реабилитации охотно предоставил свои страницы английский журнал «Нью Стейтсмен энд нейшн». В Англии нашлись сердобольные леди и джентльмены, которые стали засыпать журнал письмами с выражением своего участия в судьбе «узников Шпандау». В свое время одна такая леди, постеснявшись все-таки назваться, обратилась с открытым письмом к жене Нейрата, призналась публично в большой своей симпатии к ее мужу и оповестила мир, что английское правительство желает видеть его освобожденным как можно скорее. В другом, подобного рода, письме, адресованном жене Деница (того самого Деница, который в течение всей войны был озабочен лишь тем, чтобы побольше потопить английских моряков, и немало преуспел в этом) безапелляционно утверждалось: «Ваш муж является одной из жертв современной неблагоприятной политической ситуации». И для того чтобы уже совсем стало ясно кредо этого журнала, взявшего на себя роль адвоката нацизма, сошлюсь здесь еще на одно из опубликованных им писем. В нем высказываются такие совершенно недвусмысленные требования: «Концепция германских военных преступлений должна быть изъята из исторических архивов. С тех пор как большевизм признается врагом западной цивилизации, с германской армии должно быть снято пятно, наложенное на ее честь…»
Не бездействуют и сами жены посаженных в тюрьму главных нацистских военных преступников. Эльза Гесс, например, издала книгу «Англия – Нюрнберг – Шпандау». В этой книге ее благоверный предается сладостным воспоминаниям о своем пребывании на Британских островах.
«Герцог Гамильтон… позаботился о том, чтобы я был переведен в хороший военный госпиталь
А дальше перечисляются великолепные виллы, где его, Гесса, содержали после госпиталя, и нарисована такая идиллическая картинка:
«Мой комендант, профессиональный артист в мирное время, играл для меня Моцарта. Я часто совершал большие прогулки, а иногда и автомобильные поездки».
Кто из английских томми, мужественно сражавшихся в Европе против нацистских полчищ, мог подозревать, что в это же самое время на их родине так ублажают заместителя Гитлера?
Прошли годы. Прошел Нюрнбергский процесс. Казнены главные нацистские военные преступники. По всем законам – человеческим и божеским – Гесс тоже должен был занять свое место на виселице. Именно этого требовал советский судья. Но судьи западных держав не вняли его голосу. И вот Гесс – в Шпандау, где ему опять не так уж плохо. 12 февраля 1950 года он писал своей жене: