Ньювейв

Надо сказать, что музыканты были абсолютно неагрессивны и дружелюбны даже к нам, пьяным хамам. Когда вино закончилось, наступил перерывчик, заскучавшие, мы слоняясь по помещению, хихикали и щупали литературу. В результате во время последовавшего выступления «Помпилиусов» Синий выбрался между песнями на сцену и торжественно вручил Славе Бутусову что-то из подобранных здесь же агиток в награду за передовое искусство. После следующей песни Вова снова взобрался туда же и вручил Бутусову все труды Брежнева пачкой. Надо отдать должное крепким нервам и покладистому характеру будущей звезды отечественного поп-рока, так как он проявил терпение и вежливость. Нас всячески утихомиривал Володя Шахрин, а когда узнал кто мы и откуда, стал нашим хорошим другом и нейтрализовал дальнейшее хулиганство. Но забава наша не сошла нам с рук так просто, ибо после концерта мы, совершенно пьяные, оказались в объятьях зимних отдаленных от центра районов. Внезапно на какой-то небольшой площади, где мы стояли кучей из шести человек, причем уже с озвученным нехорошим предчувствием, что «пора отсюда валить», появились фары «Жигулей», забитых внутри людьми в белых рубашках и галстуках. Машина остановились рядом, оттуда высунулись явно нетрезвые рожи в стиле «свадьба гуляет» и спросили нас как-то резко, не видели ли мы здесь вот таких людей да этаких машин. И дернуло же нас, в ответ, грубо пошутить. Последовал жесткий натуральный наезд машиной, с дракой, в результате которой мы на сутки потеряли Синего. Чудом из близлежащего сугроба перекочевал он в кровать какой-то сердобольной татарочки. Больше мы на концертах не балагурили, а тесной дружбы с уралрокерами как-то не сложилось, хотя я впоследствии встречался и с Пантыкиным и с Шахриным. Просто все были заняты собственным делом.

М. Б. А с официальной властью, в пору «культурных гонений», отношения как складывались?

И. Ш. Когда в области появились известные запретные списки на западные и отечественные группы, мы оказались там на букву «Б». На дискотеках завелись комсомольские культурные комиссии с листочками, на которых был напечатан порядок звучания песен в течение вечера, скрепленный официальными печатями и подписями. Диск-жокеи изощренно издевались над этими серьезными и трезвыми среди веселящейся толпы, объявляя песни по списку, а на самом деле включая другие.

Началось стукачество и подсиживание в среде культурных работников, музыкой заинтересовались и «значки» и «серые пиджаки», стало душновато. Однажды мне позвонили доверенные лица и сообщили, что нас уже заложили, и вот-вот придут по домам с обысками именно по теме запрещенного творчества. Я тогда, к своему стыду сломал и тихо выбросил оригиналы – негативы обложек двух альбомов, сделанные на стеклянных пластинах. Очень не хотелось нервировать родителей по пустякам, тем более, что параллельно я упражнялся дома игрой на альт-саксофоне, чем довел «пэрентов» до белого каления, хотя инструмент был красивый, серебряный, чешский, с инкрустацией. Мы тогда переключились на индустриальные оргии в зданиях огромных складских помещений на окраине города, куда Вадим устроился ночным сторожем. Ударной установкой служили огромные вентиляционные трубы и скопище контейнеров на колесиках. По трубам мы лупили палками, контейнеры шумно ритмично сталкивали между собой, соло играл я на саксе, а Вова вопил как резаный в этом огромном ангаре. Он тогда пристрастился ходить в гости к другу доктору, который работал в скорой помощи неподалеку от этих складов. И тот щедро угощал желающих закисью азота, а то и еще чем похлеще, так что Вова приходил на репетиции с неземными глазами и пеной на губах. Это был Бовин фанк.

М. Б. Ну с этим как раз все понятно. А дальнейшее развитие всех этих экспериментальных записей присутствовало? Ведь ореол запрещенности и необычное звучание – как раз то, что нужно, пусть даже качество записи не ахти. Я просто вспоминаю весь этот флер, которым была окутана сложившаяся сеть распространения магнитоальбомов и самиздата. Но это был рочок под флагом запретности, в который стремились многие лабухи.

И. Ш. Запретность – да. Второй и третий альбом распространяли даже так: агенты оставляли экземпляры на скамейках в больших городах в местах, где собиралась передовая молодежь или даже в залах ожидания аэропортов. Видимо, это и сработало, к тому же в наших головах поселилось ощущение вселенский масштабности от собственной деятельности. Особенно после того, как в 1986-м Сева Новгородцев в своем эфире, рассказывая о революционной перестроечной музыке, поставил песню «Беломорканал». А потом, в 1988-м, воткнул в русский передовой хит-парад наравне с группой «ДК» наше «Хей-хей». Или тот же New Musical Express, упоминавший «БПР» наряду со звездами русского рока. Действовало такое признание сильно и уносило далеко.