Низами

У того во власти находится философский камень,

Кто не поддается на уловки алхимиков.

Нередки в произведениях Низами упоминания медицинских и анатомических терминов; есть даже целые анатомические картины.

Если сопоставить все это, то мы убедимся, что Низами действительно обладал всей совокупностью знаний своего времени. Нужно помнить, что тогда наука еще не была диференцирована и звания ученого удостаивался лишь тот, кто был знаком со всем кругом наук.

Однако все эти знания Низами не удовлетворяли. Повидимому, его основное требование к науке было - улучшить жизнь человека, облегчить ему существование, а этого все эти дисциплины дать, понятно, не могли. И, беседуя с сыном, Низами приходит к такому выводу:

Пророк сказал: наука всех наук -

Наука о религиях и наука о телах.

В пупке двух наук аромат благовония.

Эти две науки: факих [18]или табиб [19]

Будь табибом с Иисусовым духом,

Но только не табибом, умерщвляющим людей.

Будь факихом, накапливающим смирение, :

Но только не факихом, учащим уловкам. ;

Если ты станешь и тем к другим, высоким станешь.

Перед всеми людьми ценным станешь.

Хотя Низами в подтверждение своих слов и ссылается на изречение пророка, но в этих словах, несомненно, заключено и его собственное мнение. Обе профессии, если их брать в идеале, ставят себе задачей живую, конкретную помощь ближнему, именно ту цель, которую преследовало и все художественное творчество Низами.

Конечно, не нужно думать, что все эти дисциплины он освоил уже в юности, - многое он мог изучить позднее, - но очевидно, что уже в юности у него была заложена прочная база знаний.

При такой подготовке Низами мог надеяться на блестящую карьеру. Если вспомнить, что ко всем этим знаниям прибавлялось еще и огромное поэтическое дарование, то становится ясно, что, вступив на путь придворного поэта, Низами мог рассчитывать на быстрый и головокружительный успех.

Но Низами придворным поэтом не стал. Более того, он не стал и профессиональным ученым, ибо мы не слышим ничего о том, что у него когда-либо были ученики и последователи. Не избрал Низами и путь суфизма, не стал дервишеским шейхом. Хотя большинство западноевропейских ученых считает Низами поэтом суфийского толка, но с этим согласиться нельзя. Нет слов, что некоторая суфийская окраска в его произведениях есть, но у какого мусульманского поэта XII века ее не было? Суфийских теорий Низами не излагает нигде, терминологией суфизма не пользуется. Наконец, нужно заметить, что, по воззрениям XII века, всякий, кто вступал на путь дервишизма, должен был избрать себе духовного наставника, «старца» (пира). На первых этапах дервиш должен был полностью, целиком отдать себя в распоряжение наставника, стать как бы «трупом в руках омывателя трупов». Считалось, что без надлежащего руководства пройти путь мистического познания невозможно, что «у дервиша, у которого нет пира, пиром станет шайтан». И вот установить, был ли у Низами такой наставник, пока крайне трудно.

Из всех заметок о жизни Низами только в одной антологии XV века мы находим указание, что он «был из числа муридов (учеников) Ахи Фаррух Зенджани». Такой шейх известен, но, по имеющимся данным, умер он в 1064 году, то есть за семьдесят с лишним лет до рождения Низами. Таким образом, это указание приходится считать плодом какого-то недоразумения. Единственное возможное здесь объяснение, что Низами, никогда не видав шейха, мог считать себя его последователем, как бы «духовным» его учеником. Такие случаи известны, и возможность этого не исключена.

Крайне интересно здесь то обстоятельство, что традиция связала имя Низами не с каким-либо знаменитым основателем ордена, а с человеком, носившим прозвище «ахи» Это прозвище, по-арабски означающее «брат мой», в сборниках биографий суфийских шейхов встречается не часто. Характерно, что обо всех шейхах, носивших такой титул, обычно сообщаются крайне скудные сведения. Видимо, организация, члены которой называли друг друга ахи, особой известностью среди широкой массы суфиев не пользовалась, а потому сведений о ней дошло крайне мало.