Низами

Пророк сказал: наука всех наук —
Наука о религиях и наука о телах.
В пупке двух наук аромат благовония.
Эти две науки: факих[18]или табиб[19]
Будь табибом с Иисусовым духом,
Но только не табибом, умерщвляющим людей.
Будь факихом, накапливающим смирение,
Но только не факихом, учащим уловкам.;
Если ты станешь и тем к другим, высоким станешь.
Перед всеми людьми ценным станешь.

Хотя Низами в подтверждение своих слов и ссылается на изречение пророка, но в этих словах, несомненно, заключено и его собственное мнение. Обе профессии, если их брать в идеале, ставят себе задачей живую, конкретную помощь ближнему, именно ту цель, которую преследовало и все художественное творчество Низами.

Конечно, не нужно думать, что все эти дисциплины он освоил уже в юности, — многое он мог изучить позднее, — но очевидно, что уже в юности у него была заложена прочная база знаний.

При такой подготовке Низами мог надеяться на блестящую карьеру. Если вспомнить, что ко всем этим знаниям прибавлялось еще и огромное поэтическое дарование, то становится ясно, что, вступив на путь придворного поэта, Низами мог рассчитывать на быстрый и головокружительный успех.

Но Низами придворным поэтом не стал. Более того, он не стал и профессиональным ученым, ибо мы не слышим ничего о том, что у него когда-либо были ученики и последователи. Не избрал Низами и путь суфизма, не стал дервишеским шейхом. Хотя большинство западноевропейских ученых считает Низами поэтом суфийского толка, но с этим согласиться нельзя. Нет слов, что некоторая суфийская окраска в его произведениях есть, но у какого мусульманского поэта XII века ее не было? Суфийских теорий Низами не излагает нигде, терминологией суфизма не пользуется. Наконец, нужно заметить, что, по воззрениям XII века, всякий, кто вступал на путь дервишизма, должен был избрать себе духовного наставника, «старца» (пира). На первых этапах дервиш должен был полностью, целиком отдать себя в распоряжение наставника, стать как бы «трупом в руках омывателя трупов». Считалось, что без надлежащего руководства пройти путь мистического познания невозможно, что «у дервиша, у которого нет пира, пиром станет шайтан». И вот установить, был ли у Низами такой наставник, пока крайне трудно.

Из всех заметок о жизни Низами только в одной антологии XV века мы находим указание, что он «был из числа муридов (учеников) Ахи Фаррух Зенджани». Такой шейх известен, но, по имеющимся данным, умер он в 1064 году, то есть за семьдесят с лишним лет до рождения Низами. Таким образом, это указание приходится считать плодом какого-то недоразумения. Единственное возможное здесь объяснение, что Низами, никогда не видав шейха, мог считать себя его последователем, как бы «духовным» его учеником. Такие случаи известны, и возможность этого не исключена.

Крайне интересно здесь то обстоятельство, что традиция связала имя Низами не с каким-либо знаменитым основателем ордена, а с человеком, носившим прозвище «ахи» Это прозвище, по-арабски означающее «брат мой», в сборниках биографий суфийских шейхов встречается не часто. Характерно, что обо всех шейхах, носивших такой титул, обычно сообщаются крайне скудные сведения. Видимо, организация, члены которой называли друг друга ахи, особой известностью среди широкой массы суфиев не пользовалась, а потому сведений о ней дошло крайне мало.

Из отрывочных сведений, имеющихся в старых источниках, можно заключить, что ахи имели какую-то связь с организацией, в арабских странах носившей название фитьян (рыцари, единственное число — фата), в иранских — джаванмард (благородные). Руководители этой тайной организации, принимавшей новых членов с соблюдением особых обрядов, напоминающих посвящение в рыцари в Западной Европе, были, вероятно, связаны с правящими классами, но главная масса членов вербовалась в среде городской бедноты и ремесленников. Есть много отрывочных указаний на распространенность ахи в XIV веке в Малой Азии, где она играли видную роль в общественной жизни. Любопытную характеристику их дает путешественник Ибн-Батута, между 1325–1332 годами совершивший поездку по Малой Азии. Он говорит, что «они есть во всех туркменских, румских [20] областях, в каждом поселении, городе и деревне. И не найти в мире людей, более заботливых, чем они, к чужестранцам, более поспешных в стремлении накормить голодного и удовлетворить потребности нуждающихся, и пресечь руку насильников, и убить воеводу или тех, кто примыкает к ним из злых людей. А ахи у них — это человек, который собирает людей своей и иных профессий из юношей, холостяков и одиноких, а приходят они также и сами, а это также называется и футувва [21].