Низами

Поэт горько жалуется на литературных воров.
Если я своим ремеслом делаю напевание газелей,
То он [соперник выдвигает клевету.
Если я налаживаю бойкие касыды,
То он открывает вялые создания.
А когда он берется за писание поэм,
Как мне рассказать, какие бредни он городит!
Я чеканю свою монету хорошим штампом,
Он тоже чеканит, но наоборот.
Обезьяна ведь делает то же, что и люди,
И в мутной луже видны звезды.

Мало того, что эти любители легкой наживы его обкрадывают, они еще, стремясь прикрыть свои грязные дела, его же и обвиняют в плагиате:

Обкрадывающий меня, вместо награды,
Ругает меня, хотя это и воровской крик:
Ведь когда на улице ловят вора, воры
Бегут по улице, кричат: «Вор! Вор!»
То, что он крадет мои жемчуга, да простится ему,
Но ругань по отношению ко мне да станет ему бедой.
Видит он искусство, а сам в искусстве не силен,
Творит зло и даже не понимает этого.

Низами неприятно затрагивать эту тему. Но поэт оправдывает себя. Он сам никогда никого не обкрадывал; даже собаку, и ту не обидел дурным словом. Он знает, что выражать гнев не достойно разумного человека. Но все же бывают случаи, когда промолчать означает проявить малодушие. Сказать об этом нужно еще и потому, что если в Гандже земляки знают его силы и способности, то ведь за пределами города никто его не защитит от наветов, — приходится о защите подумать самому.

* * *

Сюжет, на который Ахсатан поручил Низами написать поэму, принадлежит к числу наиболее широко распространенных на Ближнем Востоке преданий. Если сравнить его распространение с близкой к нему по характеру «печальной повестью» о Ромео и Джульетте, то мы убедимся, что «Лейли и Меджнун» распространена гораздо шире.

С «Ромео и Джульеттой» в Европе и Америке, как правило, знакомятся через книгу или театр. Предания о Меджнуне во всех странах Ближнего и Среднего Востока давно слились с фольклором, и образы несчастных влюбленных становятся с раннего возраста близкими и привычными друзьями самых широких слоев населения, включая и неграмотных. Не приходится сомневаться в том, что этому распространению в значительной степени содействовала прекрасная поэма Низами.

Самая основа предания восходит к глубокой древности, Курдские фольклорные варианты довольно ясно показывают астральный (связанный с первобытными объяснениями движения звезд) характер лежавшего в их основе мифа. Однако имеющиеся в нашем распоряжении письменные документы все же не идут далее ранней арабской литературы, с которой поэтому и приходится начинать рассмотрение данной темы.

Заказ Ахсатана был формулирован весьма четко:
Хотим, чтоб в честь Меджнуновой любви
Гранил, как жемчуг, ты слова свои.
Чтобы, Лейли невинность обретя,
Ты был в реченьях свежим, как дитя.
Чтоб, прочитав, сказали мы: «Ей-ей!
Клянемся днесь короною своей,
Что сладость книги стоит сотен книг».
Ты перед нами некогда возник,
В чертоге слов, как некий шах Хосров,
Так не жалей опять своих даров, —
Арабской ли, фарсидской ли фатой
Украсишь прелесть новобрачной той.
Но знай: с твоим искусством, Низами,
Знакомились мы прежде. Так пойми:
Для чьей отрады, для чьего лица
Ты нанизал свой жемчуг из ларца?
Нам неприличен тюркский твой язык.
Наш двор к простецким нравам не привык.
Раз мы знатны и саном высоки,
Высокие да слышим языки!

Характерно подчеркивание необходимости применения в поэме персидского языка. Оно неслучайно в устах ширваншаха, который, говоря о своей высокой родословной, имеет в виду связь с царями домусульманского Ирана.