Ниже – только вверх. Книга 2. Детонатор

– Завтра за ними вернусь. Не пропадать же добру. На чучела пойдут. К тому же, за каждую голову мне от государства премия полагается, – проговаривал Митрич не для отчета, а скорее, чтобы успокоить подопечных.

– Ой, кажется, у меня воды отошли… – прошептала Лиза на ухо Юрию.

– Николай Дмитриевич, – обратился будущий папаша к леснику, – у Лизы роды начинаются, наверное…

– Что значит «наверное»?

– Она говорит, что воды отошли… Что делать?

– Вам – ничего, – ответил лесник, оборачиваясь к ребятам. – Родить не напасть, важно домой скорее попасть! – подмигнул, улыбнулся в усы и вожжами придал Пегой ускорение.

Перепуганная Лиза одной рукой вцепилась в руку мужа, другой нервно шарила по соломе, настеленной в дровни. Юрий, как мог, успокаивал ее. Чувствуя настроения за своей спиной, лесник снова обернулся, чтобы подбодрить женщину.

– Не боись, дочка! Супружница моя в этом деле толк знает. Она поможет мамочке благополучно дитятей разродиться! Н-о-о-о-о! Пошла, родимая!!! – последние слова были обращены к лошади.

Что наша жизнь – лишь смена декораций

Поезд монотонно постукивал колесами на стыках рельс. Анне не спалось. В памяти всплыла давняя школьная история…

– Дети, кто из вас ездил на поезде? – спросил учитель и, увидев лес рук, продолжил: – Тогда кто мне ответит, почему во время движения стучат колеса?

В классе воцарилась тишина.

– Ладно. А кто знает, чему равна площадь круга? – не унимался учитель. – Правильно, пи эр квадрат. Так вот, именно этот квадрат и стучит.

Весь класс рассмеялся и только один мальчик со второй парты отверг данную версию, предложив правильный ответ.

   

Потеряв вожака и большую часть стаи, волки отступили. Пегая перешла с галопа на скорый ход, а затем и на шаг.

Улыбнувшись воспоминаниям, женщина переосмысливала прошлое. Слова рифмовались сами собой. Удобнее устроившись на полке, она стала набрасывать строчки в блокнот…

Жизнь – лицедейство, но без масок,

Сегодня трагик – завтра шут.

День экономила на ласках,

А вечер дарит телу кнут.

Бессонных мыслей ночь нагонит,

Рассвет, как жареный петух,

Все невпопад, и так наклонит…

Хочу сказать, но режет слух.

Так опустила, – плинтус выше,

Жизнь без труда меня кладет.

– Еще жива? – я голос слышу,

– Держи! – и ключик подает.

Сюжет сменен. Я в фаворитах.

В опале кто-нибудь другой.

Вновь карта-козырь, и не бита,

И до звезды подать рукой.

И сердца рвущиеся жилки

Ослабнут, чувствуя покой.

А жизнь с лукавою ухмылкой

Вновь точит меч над головой…

Поезд прибыл в Яремчу. Мороз был не ниже пяти градусов. Фонари ярко освещали привокзальную площадь. Понимая, что предстоит добираться высоко в горы, Анна не стала подходить к стоянке такси, а пошла к низкорослым мохнатым лошадкам. Сани с высокими деревянными бортами и двумя рядами лавок для пассажиров были устланы домоткаными коврами с цветастым узором. Возле них возница в белом тулупе и черной островерхой шапке, расшитой яркими лентами, щелкал семечки.

– Добрый день, – поздоровалась Анна и услышала в ответ:

– Дай Боже!

– Мне надо попасть в горы, в село Микуличин, к деду Василию. Он живет на склоне горы Никовата. Можете меня отвезти?

– А чего бы не отвезти таку файну кралечку! – отозвался гуцул. – Правда, дорога не близкая, часов пять ходу будет, потому и цена будет пятьсот гривен.

– Я согласна, – ответила журналистка.

– Коли так, прошу в сани.

– А не подскажете, какие подарки лучше купить старикам?

– Куличей купите сладких, конфет, хлебов разных, выпивки, да чего сами пожелаете.

– Поможете с покупками? Я плохо понимаю по-вашему, – попросила Анна.

Через час они мяли санями рыхлый, пропитанный солью снег на обочине асфальтированной дороги. Возничий оказался добродушным мужчиной лет шестидесяти, знающим много баек. Он рассказывал пассажирке о местных достопримечательностях, встречающихся по пути, стараясь говорить, как ему казалось, по-русски, но густо приправлял свою речь местным диалектом. Потом стал рассказывать о своей семье. О том, какие у него умные дети. О внуках, приезжающих на каникулы и умеющих управлять повозкой. Он умолк лишь тогда, когда дорога свернула на проселок, вернее, на бездорожье, где могла пройти только конная упряжка. Иногда подъем становился таким крутым, что гуцул сходил с саней и помогал лошади, подталкивая сани.