В остальных городах Аластор был поскромнее: склады бумаг и старых книг при церквях были основной его целью. Все, чему требовалось подтверждение, он обнаружил с легкостью, еще больше утвердившей его в собственной правоте и Божественном Провидении.
Он вернулся к осени, и привез с собой бумаги, старую книгу из тех, которым самое место в музее или на костре, и немолодую ведьму, отрицавшую свою причастность к ведьмовским силам.
— Лекарь, — гордо представил ее Аластор своей пастве.
Троих учеников нашла на острове Анстис, и не было среди них ни одного из тех, кто следовал за Аластором.
Старшие дети, дочь и сын судьи МакГрафи, и вдовствующая после той же войны, с которой вернулся Аластор, кроткая Элсбет. Судья был против, сочтя лекарство недостойным занятием для своих детей, но те настояли. Видимо, чувствовали за собой что-то такое, что им очень хотелось развить. Рассматривали ли они втайне от родителей огоньки, теплящиеся в ладонях, забравшись в дальние комнаты, или дышали под водой, глядя друг на друга округлившимися глазами, но это нечто искало выхода и нашло в заботливых руках Анстис.
Бездетная Элсбет робко призналась, что всегда мечтала любить людей. Так и сказала — «любить», хотя в самом деле хотела сказать «лечить». Сказала — и густо зарделась. Ее Анстис увлекла за собой в свой новый дом первой.
Аластор наблюдал за ними с мрачным удовольствием. Его паства волновалась — считала странным его внезапный отъезд и возвращение в компании — осуждающе шептали они — настоящей ведьмы. Но в полный голос ничего не говорили.
Даже Ханна. Она спокойно смотрела на него в те моменты, когда находила время, чтобы оторваться от ползающего по полу сына, кивала и говорила, что все в порядке. Что он все делает правильно.
И хотя Аластор не нуждался в одобрении никого из ныне живущих, от этих слов ему становилось спокойнее на душе. Обычно он брал ребенка на руки, заглядывал ему в глаза, не видел в них ничего противоестественного и успокаивался еще больше. Кто бы мог подумать, что этот мальчишка принесет покой в его душу.
Одного он не замечал, а Ханна ему не говорила: слишком быстро растут зубы у недавно родившегося малыша, и слишком уж они острые. Нечеловечески острые.
Ханна не знала, как Аластор примет это известие. Она как-то сказала, что хотела бы уехать на континент, когда все это кончится, и жить там. И Аластор ответил довольно резко: поезжай.
И пока между ними не пролегло что-то страшное, неизвестное и далекое, как между Аластором и другими людьми, она молчала. Сынишка не доставлял неприятностей.
В один из дней, до того казавшийся светлым и солнечным, небо вдруг сгустилось, потемнело. Набежали грозовые тучи, которые часто видят жители любых островов, даже самых южных. Над морем поднялась и опала темная, тяжелая завесь. Маяк в километре к северу призывно мигал тусклым светом. Море набежало на песчаный берег и, откатившись, поволокло за собой безродную псину, прибившуюся к Анстис.
Она со своими учениками собирала травы, напитавшиеся предгрозовым воздухом. Одновременно с тем, как дети МакГрафи побежали по пенным волнам, из которых скулила их любимица, Анстис и Элсбет упали — их своей тушей прижал к земле неведомо откуда взявшийся огромный песочного цвета волк. Крик их прервался, не успев зародиться в груди. Горячо и густо заплескалась кровь, тяжело запахло железом и солью.
Совсем близко полыхнула молния. Откатившись, волк на мгновение скрылся за камнем, в который тут же ударил разряд. Дети МакГрафи, держась за руки, приближались к нему. Вокруг них искрил сам воздух — но еще две ветвистые молнии, вязнущие в набрякшем воздухе, и силы их иссякли.
Смерть настигла их быстро. Аластору нужна была лишь кровь, а молодые сердца оказались терпкими, но изысканными на вкус. Пожалуй, он мог бы пристраститься, но в его списке было лишь шестнадцать имен.
Ведьма и трое ее учеников были в этом списке первыми.
Дети Сторноуэя с детства привыкли играть в сказочных фей и бродить по полям, скрывающим их с головой. Раньше и в самом деле в полях частенько встречались фейри, уводившие детей за собой и заменявшие их подменышами-паками. Огромный и ласковый волк тоже отлично для этого сгодился; только замены никакой не оставил.
Паки, мерзкие бесы, притаились у Аластора под боком. «До чего зловредные твари», — спокойно и без ненависти заметила Ханна. «И очень умные», — добавила она, отправляясь кормить сына.
Она была права: Аластор ни за что не подумал бы, что среди его паствы, среди тех, кто готов поднять на вилы любого не-человека, есть хоть один пак. Их была целая семья: кровельщик, его сестра, помогающая растить детей, и двое сыновей, один из которых даже не знал, кто он. Мальчик с волшебными голубыми глазами плакал над телом растерзанного отца и так и не понял, из-за чего умер.
Все было просто: из-за собственной глупости. Не расскажи он тогда Аластору, что видел, как его собственный брат поедает кролика, ничего бы не случилось. Жили бы они и дальше. А так — пали на пути в царство Света.
Море захватило, поволокло обескровленные тела, и грянула буря.