Оно стояло в самой середине небольшой поляны, странным образом почти свободной от стремительно поглощающей все на своем пути растительности (им приходилось буквально прорубать себе путь в зарослях, пробиваясь через лианы, тут же заплетающие только что расчищенное пространство). А это место, казалось, было обнесено барьером, за который растения не смели продвинуться. Аластор постоял на самом краю, оглядывая поляну — и старательно обходя взглядом Дерево. Оно возвышалось в центре, раскидывая во все стороны узловатые ветви, в извращенном подобии рукопожатия встречающиеся с ветками окружающих деревьев. Те тянулись навстречу Дереву, жадно пытаясь дотронуться до него хоть краем листа, хоть усиком лианы. А Дерево милостиво дарило им свою благосклонность, и все вместе они образовывали еще более густой полог, чем над самыми непроходимыми джунглями.
И только переступив невидимую — и одновременно отчетливо заметную — границу, Аластор поднял голову и в упор посмотрел на Дерево, чувствуя всей кожей, что оно смотрит на него в ответ.
Чахлая, хотя и все равно невыносимо ярко-зеленая трава у его подножия не могла скрыть груду того, что на первый взгляд показалось Аластору кучей сучьев. За два шага до Дерева он остановился, наклонился и поднял из травы один из «сучьев».
Солдаты, сгрудившиеся на краю поляны и в напряженном молчании наблюдавшие за Аластором, одновременно выдохнули, словно были единым организмом.
Он обернулся к ним и поднял руку с крепко зажатым в ней предметом.
— Великая скорбь наполняет мое сердце, — его тихий голос пролетел над поляной, ударился о тесно сплетенные ветви, образующие полог над ней, и вернулся обратно, окружив его гулким эхо.
Аластор бережно прижал к груди то, что держал в руках.
Солдаты из задних рядов вытягивали шеи, стараясь разглядеть получше и Аластора, и то, к чему никто из них не осмелился приблизиться.
Аластор повернулся к ним спиной и подошел к Дереву вплотную. Дерево продолжало смотреть на него сверху вниз, невообразимо древнее и все еще юное, подпитанное множеством смертей, каждую из которых Аластор мог — или представлял, что мог — увидеть своим внутренним взором. Он наклонился и положил кость на груду таких же костей, а взамен выудил оттуда тускло белеющий в полумраке джунглей шлем, при одном взгляде на который у солдат вырвался еще один вздох — единый для нескольких десятков тел.
Аластор опустил голову и еще тише повторил:
— Великая скорбь наполняет мое сердце.
Солдаты затаили дыхание. Дерево тоже притихло. Его холодное любопытство, чуждое всему человеческому, Аластор ощущал всем телом.
И оттого ненавидел Дерево еще сильнее.
— На этом самом месте, — он втянул воздух, словно сдерживая всхлип, и обернулся, яростно блеснув глазами на солдат. — На этом самом месте приняли мученическую смерть наши братья во Христе. От рук — нет, от лап тех, кто по прихоти диавола носит облик, похожий на человеческий. Истинно говорю вам — славу нетленного Бога изменили они в образ, подобный тленному человеку, сами людьми не являясь. Уста их полны злословия и горечи. Ноги их быстры на пролитие крови. Разрушение и пагуба на путях их. Они не знают путей мира.
Аластор задохнулся и перевел дыхание, обводя горящим взглядом солдат.
— Мерзость, мерзость взросла на земле этой, ибо проклята она Господом нашим, — свистящим шепотом сказал он, и листва Дерева беспокойно зашумела над его головой.
Аластор повысил голос, перекрикивая шелест:
— Звери в людском обличье бродят здесь, питаясь плотью, и кровью, и душами сынов Божиих. Обращаясь в животных, рвут они наши тела. Приходя под покровом ночи, смущают наши умы и сердца. Только мы…
Голос Аластора набрал силу, загремел громом:
— Только мы, истинные сыны Господа нашего Иисуса Христа, плоть от плоти Его, не обезображенные диавольскими происками, в силах противостоять адским тварям. Мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его. Уничтожим же Вражье творение!
Он сделал шаг в сторону, широко махнув в сторону Дерева.
Кто из солдат был первым, сложно было понять, но уже через несколько мгновений редкие выстрелы слились в слаженный залп, выбивающий из гигантского ствола кроваво-красные брызги.
Аластор смотрел на уничтожение Дерева с нескрываемой радостью.
— Во славу Господа нашего! — закричал он, когда, не выдержав, Дерево затрещало и повалилось, разрывая лиственный полог.
То, что случилось сразу после, должно было войти в историю как одно из жесточайших поражений британцев в Западной Африке, но почему-то совсем стерлось из человеческой памяти.
Падающее Дерево огласило лес неестественным шумом, будто подавая знак. За грохотом, издаваемым уже мертвым исполином, солдаты не услышали самого главного: их окружили. На поляну со всех сторон выскакивали дикие звери: львы со встопорщенными гривами, сливающиеся в однородное пятно леопарды, гиены и шакалы. Раздались несмелые выстрелы и крики: звери рвали солдат совершенно безмолвно, будто заведенные султанские игрушки, а не смертоносные хищники.
И только окровавленное Дерево шевелило корявыми ветвями на неведомо откуда взявшемся ветру.