Нижний уровень

Дорогу я не очень хорошо запомнил, только движение и шум вокруг, мельтешение домов, затем мы оказались в тихом районе, застроенном дорогими особняками за высокими заборами, возле которых были припаркованы дорогие машины, а затем одни ворота автоматически раздвинулись, пропустив нас внутрь, машина проехала по кругу, остановившись у крыльца, на котором стоял худощавый смуглый человек с прилизанными блестящими черными волосами, одетый в белую гуайяберу и светлые легкие брюки.

Представляться он не стал, лишь сказал, что сеньора Рохас нас ожидает, после чего повел внутрь дома.

А дом мне понравился, подобные особняки можно встретить только в Латинской Америке и на юге Испании, наверное. Просторный, прохладный, полутемный и продуваемый насквозь через открытые окна-двери, обставленный не вычурно дорогой, а скорее сделанной под простую патриархальную старину мебелью. Полное ощущение того, что попал куда-то в девятнадцатый век.

Человек с зализанными волосами провел нас в просторную гостиную, распахнутое французское окно которой выходило в сад, жестом пригласил присаживаться и встал в дверях. А навстречу нам поднялась грузная немолодая женщина с нездорово обвисшим широким лицом, с рыжеватым париком на голове. Одета она была довольно скромно, но в глаза бросалось кольцо с огромным бриллиантом и накрашенные ярко-красным лаком длинные ногти на покрытых пятнами темных пальцах.

– Грасиэла. – Первым подошел к ней отец Альварес, чуть приобнял. – Это мои гости, отец О’Мэлли и сеньор Руднев, они прилетели из Панамы.

– Прошу садиться, господа. – Грасиэла показала на широкие, обтянутые светлой тканью кресла с прямыми спинками и резными подлокотниками. – Могу что-нибудь вам предложить? Останетесь на обед?

От обеда отказались, но все попросили воды. Грасиэла посмотрела на прилизанного, тот вышел на кухню и вскоре вернулся с подносом, на котором стояли три больших широких стакана с ледяной водой.

– Чем могу вам помочь? – спросила она, после того как прилизанный удалился и прикрыл за собой дверь.

– Сеньора Рохас, – заговорил О’Мэлли, – мы хотели бы известить вас о том, что нанятый вашим братом детектив погиб в Панаме. Но он успел отыскать тех, кого должен был найти.

Она ничего не сказала, лишь вопросительно посмотрела на отца Альвареса.

– Наши гости все знают, – сказал тот. – Те, кто убил Уильяма Брю, построили проход во Тьму. Его они тоже принесли в жертву.

– А что эта Гонсалес? – спросила Грасиэла.

– Она вовлечена во все, – снова заговорил О’Мэлли. – Ее нашли, она убила свою семью, мать и брата, остался в живых только отец.

Грасиэла на минуту прикрыла глаза, тяжело вздохнула. Затем спросила:

– Где она сейчас?

О’Мэлли глянул на меня, кивнул едва заметно.

– Мы ее захватили и держим в безопасном месте. Как и двоих ее сообщников.

– Все они слуги дьявола?

Я понял, что она имела в виду, догадаться несложно. Я просто кивнул в ответ.

– Их много?

– Не больше десятка, – ответил я. – Трое убиты, трое захвачены. Несколько еще живы и на свободе.

– Вы не полицейский, кабальеро, нет? – спросила она.

– Нет.

– Это хорошо. – Она протянула жирную руку и взяла со столика чашку с зеленым чаем, отпила из нее. – Ответьте мне на такой вопрос: внук моего брата будет отомщен?

– Без сомнения.

Святые отцы сделали вид, что ничего не услышали. Но оно так и лучше.

– Что будет с маленькой брухой Гонсалес?

– Это решит ее отец.

– А если он решит ее отпустить? – Она посмотрела мне в глаза, и я удивился, насколько тяжелым может быть ее взгляд. Недаром ее так боялись в Майами.

– Не думаю. Но даже если решит отпустить он, то наступит очередь других людей, имеющих к ней счет. Или причину не оставлять ее на свободе.

– На самый крайний случай Общество Иисуса позаботится о том, чтобы она никогда не смогла нанести кому-то еще вред, – сказал О’Мэлли. – У нее будет возможность раскаяться в содеянном.

– Такие не могут каяться, – усмехнулась Грасиэла. – Да, я знаю, что я сама отношусь к таким, но… может, поэтому я и знаю. Впрочем, когда убила впервые я, я сделала это не для удовольствия, я хотела получить деньги с папаши Секе. У нас было несколько граммов кокаиновой пасты, которую мы хотели продать, а его папаша ее отобрал и выкурил сам. И мы решили, что он нам должен. – Она снова усмехнулась, как бы размышляя над своими детскими шалостями.

– В любом случае она будет недоступна для мира, а мир недоступен для нее, – снова заговорил О’Мэлли. – Это даже не монастырский постриг, Грасиэла, это тюрьма, из которой никогда не будет выхода.

– Тюрьма лучше, я согласна. Так чем могу помочь вам я?

– Вы можете рассказать все, что знаете, о том жреце вуду, который пытался говорить с вами в Майами, – ответил он. – Об Адольфо Констанцо.

– Жрец – дурак, тупой каброн-членосос, верящий в свои нечистые игры. Его ко мне направили, и тот, кто направил, как мне кажется, был бы для вас куда интересней.

– Расскажете? – спросил я.