Низина

Вот мать склонилась над ножной швейной машинкой, нажимает на педаль, молчит, нет возможности произнести ни слова, потому что во рту зажаты булавки. Она просиживала за машинкой все вечера — строчила белье и занавески для заказчиц. Удаян смазывал ей эту машинку, иногда даже разбирал моторчик. Какая-то птица здесь во дворе в Род-Айленде своей трескотней напоминает ему ту швейную машинку.

А вот отец учит их с Удаяном играть в шашки, чертит квадратики на чистом листе бумаги. Или как Удаян сидит скрестив ноги на полу и собирает пальцем остатки вкусной подливы с уже опустевшего блюда.

Удаян присутствовал во всех его воспоминаниях. Вместе с Субхашем он шел по утрам в школу, а днем обратно домой. По вечерам занимался, разложив на кровати учебники, что-то писал, склонившись над тетрадкой. А по ночам, лежа рядом с Субхашем, прислушивался к завыванию шакалов в «Толли-клаб». На поле за низиной, где играли в футбол, он лучше всех мальчишек гонял мяч.

Эти отрывочные маленькие воспоминания наполняли Субхаша. Когда-то давно они почему-то пропали, но позднее вновь вернулись к нему. Они мелькали перед его мысленным взором, как мелькают за окошком поезда части пейзажа. Весь этот пейзаж был ему родным и знакомым, но некоторые детали поражали, словно видел их впервые.

До того как Субхаш покинул Калькутту, его жизнь едва ли могла оставить какой-либо отпечаток в памяти. Все его личные вещи могли бы поместиться в одну авоську для продуктов. Что он имел, живя в родительском доме? Зубную щетку, сигареты, которые они с Удаяном покуривали тайком, холщовую сумку с учебниками, несколько предметов одежды. До отъезда в Америку у него даже не было своей комнаты. Он принадлежал родителям и Удаяну, а они принадлежали ему. Вот и все.

А здесь он добился многого: получил образование, нашел увлекательную работу, отправил Белу в колледж, имел приличное жилье. То есть в материальном отношении он неплохо преуспел.

Но ему по-прежнему недоставало сил сказать Беле то, что ей следовало знать. Он по-прежнему именовал себя ее отцом, то есть продолжал присваивать это звание не по праву. Прав был все-таки Удаян, когда сказал, что он умеет думать только о себе.

Осознание этой острой необходимости довлело над ним и страшило с каждым днем все больше. Это было самое большое незавершенное дело всей его жизни. Бела была уже совсем взрослая и сильная и вполне могла справиться с таким признанием, но он любил ее больше всего на свете и именно поэтому не в силах был сделать признание.

Он все отчетливее осознавал, насколько плотно оброс обязательствами и вещами, которых теперь все больше требовало его физическое существование. Тысячи покупок в магазинах, бесконечные сумки с продуктами, выгружаемых из багажника и рассовываемых потом по кухонным шкафчикам и буфетам, — и все только для того, чтобы прокормить одного человека, поддержать одно человеческое тело. А эти таблетки, которые он глотал по утрам? А приправы, без которых он не мог приготовить карри или дал?

Когда-нибудь он умрет, так же как и Ричард, а вещи его останутся, и люди будут с изумлением перебирать их и выбрасывать на помойку. Постепенно он уже начал ограничивать свои потребности, отрезать все лишнее и незначительное, включая и отношения с людьми, с которыми его мало что связывало. Одно только оставалось для него священной в своей нетронутой целостности — история Удаяна.

* * *

Этот дом он узнал сразу — дом напротив колонки и водонапорной башни, его они с Ричардом когда-то снимали на двоих. Белый деревянный дом с черными ставнями. Поскольку нумерация домов с тех пор изменилась, а на открытке с приглашением, врученной Элизой, не было фото, он, конечно, не мог догадаться, когда ехал сюда, что это тот самый дом.

Элиза улыбалась, когда отрывала ему экскурсионный билетик и выдавала сдачу. Сегодня она выглядела иначе. На ней было свободное цельнокроеное платье шафранового цвета, солнцезащитные очки на голове поверх волос.

— Спасибо, что пришли. Как у вас дела?

— А я знаю этот дом. Я жил здесь. С Ричардом.

— Вы? Жили здесь?

— Да, когда только приехал в Америку. А вы не знали?

Улыбка ее как-то сникла, в глазах появилось озабоченное выражение.

— Надо же, я понятия не имела.

Она не поделилась этой информацией с остальной группой, когда экскурсия началась. В доме все изменилось до неузнаваемости, даже число комнат увеличилось. Много деревянной обшивки — и на дверях, и на стенах. Камин отделан дубом. Появилась мебель темного дерева. Столы отреставрированы, покрыты лаком.

Он не помнил толком, как здесь было раньше. И все-таки он жил здесь, глядел из этих маленьких окошек, когда занимался. Это было так давно, он только приехал в Род-Айленд, и Удаян тогда был еще жив. Здесь, в этом доме, он читал письма Удаяна. Здесь он увидел фотографию Гори, разглядывал ее, пытался представить себе, какая она в жизни, и даже не подозревал, что ему будет суждено жениться на ней.