Начался прилив – Артур и Клер смотрят, как море поднимается из песка и берет верх Они налили в крышку термоса белого вина и пьют по очереди и вот они снова в кабриолете – гордые головки лилий кивают с заднего сиденья: выводок жадно раскрытых клювов. Синее небо заволакивает туман. Они проезжают мимо вспаханного поля. Клер окидывает свежевспаханную землю взглядом ценителя.
– Посмотри, что за поле! Какая красота! Видишь, какие борозды! Остановись!
Артур останавливает машину у обочины. Она открывает дверь, снимает туфли и носки, перепрыгивает босиком придорожную насыпь и шагает по земле. Ее тонкие белые ножки чернеют, к ним прилипают комья земли.
– Иди ко мне! Ну же! Не хочешь? О, пожалуйста! Вот увидишь, как весело!
Он остается у обочины и улыбается насмешливо и влюбленно. Она показывает ему язык, резко поворачивается и шагает дальше по грязи. Он снял крышку с корзины с устрицами; ему удалось открыть шесть штук ключом от автомобиля; теперь они разложены в круг на капоте. Он открыл термос для пикника, поставил бутылку и металлическую крышку рядом с устрицами и обернулся к Клер. К одноногой Клер – ее левая нога исчезла, утонув по самое бедро в мягкой и жирной земле. Она откинулась назад – бедра в коричневатой глине, подбородок прикрыт рукой – статуя, сидящая среди комьев земли.
– Земля теплая! Здесь так хорошо – грязевая ванна согревает задницу. Честно, ты много потерял. Придешь меня освободить?
Он тоже выходит в поле, ботинки погружаются в землю, и действительно он чувствует тепло через брюки. Увязая по колено, он опускается к ней, подхватывает одной рукой под колени, другой за талию, она цепляется за его шею. Он доносит Клер до машины, сажает на еще теплый капот, наливает белого вина в стаканчик, подносит ей первую устрицу. Она поглощает ее, не сводя с него глаз. Он видит жемчужно-серого моллюска под ее острыми клычками. Рука отбрасывает пустую раковину и в конце движения ложится на бедро Артура. Она чувствует, как его член твердеет под ее взглядом.
– Помой их.
Артур хватает бутылку и льет вино на ноги, закованные в грязь. Из чернозема показывается перламутровый ноготь. Он ополаскивает кожу, грязь стекает ручьями. Вытирая ножки, он пачкает свою рубашку коричневыми и золотистыми полосами земли и вина. Он стирает красноватую травинку на внутренней стороне лодыжки. Но травинка не отстает. Это стебель розы – татуировка. На другой лодыжке – колибри.
– Можно?
– Тебе все можно.
И тогда он целует розу, и колибри, и мокрые от вина пальцы ног. Сияющие ногти переливаются в сумерках, как крупные искусственные жемчужины, медленно предстающие взгляду знатока. Он касается их губами, берет в зубы, в рот. Артур наслаждается, целуя ногу Клер.
На обратной дороге, неся устриц и лилии, Цветы пресной воды и воды соленой, они остановились в Кутансе. Они вошли в собор из белого камня. Брюки Артура покрыты засохшей землей, в руке у него дорожная сумка. Церковный неф пуст. За колонной он снял брюки, вынул из сумки джинсы и надел их. Клер осталась лицом к нефу. Он застегнул было пояс, но его остановила горячая рука Клер. Он застыл. Она повернулась и прошептала ему на ухо:
– Артур, я даю тебе новое имя – Люцифер.
– Я больше не Карагез?
– Что? Этот шут, этот паяц? Нет, теперь ты освещаешь мою жизнь. Пойдем, зажжем свечу святой Рите, покровительнице отчаянных предприятий.
Они берут две свечи с подсвечника. Огоньки блестят, отражаясь в глазах Клер. За несколько шагов от них рыжий священник с детским лицом проверяет звуковое оборудование алтаря. Надев наушники, он подпевает оркестру, не слышимому никому, кроме него. Он прерывается, дает через микрофон указания молодому служке в белом облачении. Клер пользуется этим, подходит и, наклонившись, целует руку рыжего священника – тот приподнимает наушник.
– Добрый вечер, отец. Что вы пели? – спрашивает Клер.
– Мадригал Гесуальдо. – И он продолжает пение:
– Когда жил этот Гесуальдо?
– Если я правильно помню, мадам, в конце XVI века. Увы, ослепленный страстью, он убил свою жену, но сочинил эту лучезарную музыку. Хотите послушать ее?
Священник протянул Клер наушники. Она слушает, взгляд ее затуманивается, и она сразу же их снимает.
– Это Станислав Дорати.
– Вы узнали? Когда поют умершие, их голос чудесен.
– Отец, расскажите нам о Люцифере.
Священник, вовсе не удивленный вопросом, отвечает ей со снисходительной улыбкой, приличествующей его сану.