Низость

Спустя пять месяцев я увидела его на ярмарке «Мэйдэй» в Сефтон-Парке. На плечах он нес маленькую девочку с золотым кудряшками и симпатичной круглой мордашкой, липкой от сахарной ваты. Я не могла не улыбнуться ей. Они побежали навстречу женщине с рыжими волосами, собранными в строгий пучок, и лицом, настолько совершенным и правильным, что казалось нарисованным. Я некоторое время шла за ними следом, мое глухо стучащее сердце спотыкалось о пустые пивные банки, проталкивалось между людьми, истекающее кровью и почти разбитое. И когда он обвил рукой, ее тонюсенькую талию и поцеловал в макушку, что-то внутри меня свернулось в клубок и умерло. Тогда и в том месте то, что я утратила, было последним ошметком детства — исчезнувшего в один простой, сокрушительный миг. На смену явилась непробиваемость юности. И всхлипывая, продираясь обратно через вопящие толпы, автоматически толкаясь, я поклялась, что больше никогда не позволю себе так беспомощно, так жалко влюбиться снова.

Когда я добираюсь до «Грэйпс», меня пошатывает, мне хорошо, и свербящий узел в груди мало-помалу ослабляется. Терри Мэттьюс — кто обвинит его? Не я. Не теперь. После того, как послонялась вокруг пруда с утками, точно невеселый бродяга, я села на землю посмотреть, как небеса сереют, погружаясь в раздумье. Едва я начала возвращаться в город, неожиданный ливень загнал меня в «Бельведер». Это все равно. Точно войти в гостиную — возвращаясь домой. Здесь царила воинственная группка старожилов — Хоррис, Мисс Мэри, Винни и Кении, все они бурно и бессмысленно трепались о стародавнем прошлом. Я немножко посидела с ними, единственным слушателем женского пола, пьющим в их безумии, запоминающим их разговоры, и прежде чем я поняла это, было уже поздно. Я подмазала Кении исподтишка дать мне на ногте кокоса Мисс Мэри и теперь сматываюсь.

Билли Кили расселся в углу вместе с двумя пацанами одного с ним возраста, оба они выставили напоказ спортивные и непроницаемые физиономии. Он представляет нас друг дружке, но их имена не откладываются у меня в памяти. У того, кто из этих двух посимпатичнее, живое, умное лицо с глубоким шрамом, идущим от губ до подбородка. Он в рабочей одежде — флотские штаны и полосатый свитер из военно-морского магазина, закатанный до локтей. Из-под левого рукава маячит несколько смазанных тюремных наколок, выглядящих так, словно их нацарапали заканчивающейся шариковой ручкой. Его глаза блестяще лукавые, в них светятся вопросы, срезанные глубокими, темными размышлениями. Он ловит мой пристальный изучающий взгляд и удерживает его.

В животе у меня что-то обрывается, и я отворачиваюсь.

Я присаживаюсь напротив их троицы и отвлекаю свое внимание лежащим на столе «Спортом». На передней странице изображена Келли Брук в лимонном бикини. Я беру газету. Она смотрит прямо в глаза, но ее тело чуть развернуто. Результат невыгодный. Она кажется ширококостной. Не толстой — просто ширококостной. Швыряю газету обратно и встаю принести всем выпить. Билли не может определиться между «Стеллой» и «Джеком Дэниэлсом», и выражение его лица сообщает мне, что ему хочется и того, и другого. Но у его приятелей планы иные. С нарочитой гордостью они отказываются и решительно глотают то, что оставалось в их пинтах. К моменту, когда я возвращаюсь от барной стойки, они уже ушли. Я хмурю брови и чувствую, как уголки моего рта опускаются вниз.

— Я что-то сказала?

— Не, дитенок — официальный конец работы, не поняла? Чуть засидятся, за ними жены примчатся искать.

На секунду у меня замирает сердце.

— Жены? По сколько же им лет?

— Двадцать один, двадцать два.

В глазах Билли отражается то, о чем я думаю.

— Малолетки?

— Не думаю.

— Ну а… почему?

— А черт его знает, дитенок.

— Типа — как может человек — особенно молодой парень — согласиться пожизненно терпеть оковы моногамии в этом возрасте?

Он пожимает плечами.

— Я к тому, что, а ты б смог, Билли? Даже считая, что обрел любовь всей своей жизни. Мог бы ты навсегда ограничить себя одной-единственной парой сисек и одной-единственной дыркой?

— Не. Да. Допустим. Я не знаю. Но для большинства ребят женитьбы — это не совсем то, так ведь?

— Итак, ты утверждаешь, что их это устраивает.

— А ты сама как считаешь?

По мне проносится чувство облегчения. Подтверждение невозможности моногамии — и невозможности истинной любви.

Билли философски смотрит сквозь меня, затем без предупреждения впивается в меня глазами.

— Объясни нам тогда, Милл — и если у тебя нет времени об этом подумать, я просто прошу дать нам честный ответ, хорошо?

— Хорошо, — говорю я, чувствуя, как волна паники поднимается у меня в горле.

— Какое твое мнение по поводу того, что сообщил нам наш мелкий — про него и про нее?

Тупизна вопроса немного шокирует меня. Я тщательно изучаю его взглядом, чтобы выяснить, вдруг это вопрос с подковыркой, но вижу лишь чуть поддавшего Билли.

— Фантастика, — отвечаю я. — Они отлично подходят друг другу.

И я произношу это с такой безупречной искренностью, что почти убеждаю сама себя.