Низость

— Не трать время, — советует он мне низким шепотом, словно посвящая меня в некую темную тайну. Он с уничтожающим видом озирается, затем снова склоняет ко мне голову: — Это трансики.

— Чего?

— Понимаешь, трансики, трансы.

— Не догоняю, — отвечаю я, тоже переходя на шепот.

— Трансвеститы.

Я хохочу, и одна из шлюшек недобро на меня косится. У ее подруги сексуальное лицо — большие губы, скулы, голодные глаза, но Лайам прав. Трицепсы у нее слишком выступают. Допускаю, она не парень, но недалека от этого.

Я иду и занимаю столик вместе с Лайамом и его приятелями, которыми оказываются те громилы, кого я засекла как только вошла. Двое из них раньше работали в «Креме». Хорошие ребята. Второй, у меня возникает порыв невзлюбить его — большая, тупая стероидная башка, дурацкий шнобель и морда с полопавшимися капиллярами.

Лайам поднимает руку, и к нам подскакивает официантка с черными матовыми завитушками и менструирующим животом.

— Еще раз то же самое, любовь моя, и один стакан для дамы, — говорит он, показывая на артиллерию пустых бутылок из-под шампанского.

— Спасибо, Лайам, — перебиваю его я. — Только можно мне взамен бутылку «Стеллы»?

— Все, что пожелаешь, дитенок.

Он кивком отправляет официантку за заказом и закуривает сигарету.

— Черта с два просечешь, что она студентка, а?

— Вот почему ты называешь ее «любовь», ветреный ты наш?

— Не ее! Тебя!

— Не гони! — фыркаю я. — Должен знать, что у меня аллергия на дешевое шампанское, Лайам. Обжигает мой царственный пищевод, и он аж краснеет.

— Ну ты, леди Пенелопа! Что значит — дешевое? Это ж ниибацца «Most», а что по твоему?

— Останусь при прежнем мнении, дорогуша.

— Пиздатое бухло, хорош!

— Ну да, только не совсем «Кристалл», разве не так? Лайам скалится и делает вид, что дает мне пощечину.

Круглоголовый нехорошо косится на меня, отчего меня передергивает.

Мне нравится Лайам. Сложно поверить, что он брат Сину. И даже не в плане телосложения — Лайам наполовину цветной, низкий и коренастый, Син — белый, высокий и стройный — но еще и в плане того, какие они люди.

Лайам — джентльмен и, по-своему, не лишен моральных принципов. Он отличный отец маленькому Тони, и редко можно наблюдать, чтобы он рисовался своими деньгами или властью. На самом деле, большинство людей не имеют даже представления о том, какой из себя Лайам Финн. Просто имя, имеющее собственную мифологию, глубоко укорененное в местный фольклор, наряду с Кевином Киганом и Полом Маккартни. Син, напротив, представляет собой создавшую самого себя скауз-звезду местного розлива, каковая посещает больше церемоний открытия баров/клубов/ресторанов, чем Тара Палмер на хуй Томкинсон. И не складывается впечатления, что его образ жизни есть нечто заработанное собственными стараниями и талантами. Это было дано ему. Когда Лайам отправился на пятилетнюю отсидку, доверить присмотр за своим бизнесом он мог одному Сину — впечатляющий набор соляриев, кафе и сдаваемой в аренду недвижимости — теплое и денежное местечко для восемнадцатилетнего мальчика.

У бедняги Лайама не было выбора. Его подельники сели вместе с ним, а у него оставались жена и ребенок, которых надо было кормить. Возможно Син поддержал функционирование всей империи, но его шустрые выходки нанесли оной неизмеримый ущерб. Фамильное имя, некогда уважавшееся в блатном мире нашего города, сегодня стало не более, чем карикатурой типа «Как быть гангстером» — и Лайам хорошо знает это.

Стероидный мудозвон подзывает двух шлюховатых блондинок и предлагает им стакан шампанского. У обеих одинаковые помятые смуглые сиськи и кисти рук, про которые кажется, что в фастфуд-магазине их макали в глубокую сковородку. Они патетично польщены, что их пригласили за столик. Брось, они же страхолюдные. Кожа вокруг глаз потрескавшаяся, истонченная и измазана дешевой синей тушью. Когда до этого я вошла в бар в промокших джинсах и с грязным лицом, они взглянули на меня, как на бомжиху.

Теперь я сижу здесь, в качестве гостьи Лайама, и они сверкают белозубыми улыбками и фразочками: «Ну не симпатяшка ли. Девушка, а вы случаем не модель — вы такая хорошенькая, елки!» Блядешки.

Мое сознание слоняется по улицам Ливерпуля 8. Костлявые проститутки с нечистой кожей, девочки, воняющие дешевыми духами, резиной и улицей. Ничего не могу с собой поделать. Одна мысль включает у меня глубоко в паху нечто такое, что должно потрясти меня — встревожить, по меньшей мере, что я так жажду этой порочной радости. Но вместо этого я ощущаю себя живой — пьяной, бесстрашной и волшебно, страстно живой. Я обдумываю, какого рода девки сегодня вечером рискнут бросить вызов погоде. Крэковые, старухи с раком груди, девочки жестоких сутенеров и прочие ночные пресмыкающиеся, ведомые полным отчаянием. Отчаявшиеся настолько, что выебут меня, а вдруг?

Я говорю «до свидания», дарю Лайаму двусмысленный поцелуй в губы и высовываю кончик языка стероиду. Решаю прогуляться, но некий врожденный инстинкт самосохранения останавливает меня, побуждая передумать.