Йорка наполняла ведра серой массой и тащила до Баска, морщась от боли в ладонях и плечах. Баск доносил ведра до меня, ставил на пол, каждой рукой поочередно, перекашиваясь, постанывая от дикой натуги, выжимал по разу ведро над головой. Я оттаскивал ведра до конечной остановки, тоже выжимал их над головой и ставил на конвейер. Получал пустые ведра, отдавал Баску, а тот относил их Йорке, что уже успела поднести два полных ведра. Она единственная не выжимала полные ведра – не хватало сил. Поэтому я заставил ее поднимать над головой ведро, наполненное на треть. Когда подобным образом мы загрузили на конвейер шестьдесят ведер, я чуть поменял тактику – теперь мы с ведрами приседали по два раза, прежде чем передать груз другому. Начались падения. Но еще до этого каплющая с ведер слизь успела нас изрядно заляпать, так что я не переживал. После ста пятидесяти перенесенных ведер и трехсот приседаний – пятнадцатиминутный перерыв. Усевшись на пол, мы дружно уставились в противоположную стену и всю четверть часа молчали, прислушиваясь к затихающей боли в плечах и бедрах. Примерно на десятой минуте отдыха к нам подошел заносчивого вида гоблин в зеленых шортах и большой ему красной майке. В руках тяжелая дубина. Под потолком пусто – полусфера укатила минуты на три.
Гоблин в красной майке начал резво. Кивнув на стоящих чуть позади двух дружков, неожиданно с силой шлепнул себя по паху ладонью, топнул, едва не поскользнувшись в луже и спросил, уперев руки в бока и покачивая свисающей спереди дубиной:
– Знаете кто я, а?! А вы кто – знаете?
– Ты тот, кто сейчас снимет свою майку и протрет ею каждому из нас ботинки. – ответил я. – Мое имя – Оди. Это Йорка. Это Баск.
– Э… – сказал гоблин.
– Заткнись, придурок! – рявкнула Йорка. – Снимай майку и чисти, сука! Если я встану… лопнуть и сдохнуть!
– Э…
– Когда я поднимусь, то помещу твою голову в ведро со слизью и подержу ее так ровно две минуты. – спокойно сообщил зомби. – Ты испортил мне отдых…
– Да я просто спросить хотел! – очнулся от ступора гоблин и попытался исправить ситуацию.
За его спиной уже никого не было. Друзья оставили его. Поняв это, он окончательно сник и попытался еще раз:
– Хотел спросить про… – и вот тут-то его и заклинило. Что он хотел спросить? Как пройти к уничтожаемой прямо сейчас музейной экспозиции Гиблого Моста?
Стоило ему это понять, и он содрал майку, упал на колени и уронил красную тряпку на мой правый ботинок. Им я его в харю и ударил. Всей подошвой и со смаком. Отлетевший гоблин шмякнулся в лужу, сжался, заскулил, закрывая разбитое лицо. Повисшая на локте красная майка быстро серела, а пальцы гоблина наоборот краснели – еще один разбитый за сегодняшнее утро нос.
– Еще раз узнаю, что пытаешься делать свою работу чужими руками…
Договаривать я не стал. Гоблин все понял правильно. Поднявшись, пару раз кивнул и, старательно не смотря в нашу сторону, торопливо убрался прочь.
– Что за гребаные странные жесты? – вопросил я у зала серой слизи.
Зал остался равнодушен к моему вопросу. Как и бойцы, что начали с кряхтеньем подниматься. Встал и я, пару раз присел, чтобы разогнать застоявшуюся кровь. За следующий час мы успешно завершили задание, хотя мне пришлось попотеть, показывая членам группы, как правильно ползти в грязи, толкая перед собой тяжелый груз. Я был добр, и ползком мы доставили только тридцать ведер.
В зал зашли чистые аккуратные полурослики, а вывалились из него… безликие порождения слизи, изрыгающие забористый мат.
Баланс: 1628.
Требуется незамедлительное принятие душа.
Кто бы сомневался…
Пока принимал душ, глядя на утекающие в решетку потеки слизи, думал над страннейшими жестами.
Они странные? Или я раньше с таким не сталкивался, и поэтому мне они кажутся странными?
Или первобытными?
Я видел здесь множество жестов, гоблины вообще любят жестикулировать, они народец живой и злобный. Некоторые жесты мне понятны и на внутреннем уровне кажутся обычными и знакомыми – оттопыренный средний палец, указательный палец уткнутый в висок, высунутый язык, оттянутое вниз средним пальцем правой руки левое веко. Но некоторые…
Я видел странные жесты…
Ткнуть себя указательным или большим пальцем в центр лба, при этом мизинец смотрит в потолок.
Ударить себя ладонью по паху – мужской жест этакого доминирующего самца. Но жест при этом первобытный, непривычный. У нас же, типа, цивилизованное общество. Мы себя ладошками по яйцам хлопать отвыкли – да и больно.