Низший

Она явно не осознавала, что сейчас ее губы искривлены в злом уродливом оскале, обнажившем белые зубы. Тихо зашипев, севшая рядом со мной Тигрелла инстинктивно чуть отодвинулась от пифии, передернула плечами и зло заурчала.

Какая интересная беседа двух кошек…

– Так что за видения, Кассандра? – прервал я повисшее молчание. – Ну? Давай. Колись.

– Умеешь ты вывести из себя… – ответила Кассандра, сглотнув и с трудом вернув на губы приветливую улыбку.

По ее разгладившемуся лицу тревожно метались десятки исключительно красных бабочек. От левого виска, через все лицо, к правому уголку рта, медленно пролетела крохотна черная, исчезнув во рту Кассандры. Сделав глубокий вдох, пифия улыбнулась чуть шире:

– И надо было тебе тянуться к моей скудной трапезе…

– Мы чересчур много говорим о твоей жратве. – тряхнул я головой. – Что с видениями? Или я пошел – впереди куча дел.

– Погоди ты! – окрысилась пифия, что вернула себе обычное поведение. – И нехер на меня злиться, гоблин! Ты сам на подарок! Вручи такое говно, как ты, любой бабе и скажи ей – живи с этим! – она, сука, сама себя в мясорубке прокрутит! И с радостью начнет прокручиваться с ног, с улыбкой глядя на влажный процесс ухода из твоей жизни. Понял, ушлепок?!

– Понял. – кивнул я. – Я говно, а не подарок. А почему такая аналогия с уходом бабы? Почему именно мясорубка? Почему именно в мясо… в сочный фарш? Почему ей – этой моей несуществующей бабе – просто нельзя было уйти, громко хлопнув дверью? Или не выпрыгнуть в окно… почему именно мясорубка и фарш? И почему не головой в мясорубку, чтобы сразу, а ногами? М?

– Хватит цепляться к шутке!

– Ну да. Рассказывай.

– Видения… – тяжело вздохнув, пифия в несколько глотков ополовинила очередной бокал, задержала взгляд на тарелке перед собой. – Они меняют меня, Оди. Может поэтому я стала такая злая… нервная… даже жестокая. Вчера я разбила лицо юной девчонке, что слишком резко открыла штору в моей спальне, впуская свет в барак… я била и била, сминая нос, рассекая брови, разбивая губы… и не могла остановиться. Дерьмо! А что я могла поделать, если до этого как минимум половину ночи провела в жутких, сука, кошмарах! Подушка в слезах! Простыне в моче – да! Я, взрослая здоровая баба напрудила в постель от страха! От ужаса!

– Хм…

– Не спросишь, что теперь с той несчастной избитой мной девчонкой?

– Не спрошу. Что же такое страшное тебе показали, пифия? Узрела сидящее перед мерцающим экраном стадо оболваненных гоблинов, жующих попкорн и радостно смотрящих очередной бесконечный сериал? Узрела себя среди улыбчивых ушлепков, разглядывающих последнего в мире гепарда, забившегося в самый темный угол стеклянной клетки зоопарка? И поняла, что ты вдруг стала одной из них? Так кто бы не обоссался? Я бы первый зарыдал… ведь таким, как они, даже память стирать не надо – она все равно пуста. Там нет ничего, что стоило бы стирать…

– Ты стал разговорчивей… злее… болтливей даже. Из тебя прямо прет что-то этакое… злое, насмешливое, неуважительное ко всему и всем сразу.

– Это сегодня. – признался я, растянув губы в мокрой от усиленного химией молока усмешке. – Я… я едва заставляю себя сидеть на месте, пифия.

– Что-то случилось?

– Что-то случилось. – кивнул я.

– Вроде… прорыва в твоем вечном пути?

– Вечном?

– А ты когда-нибудь остановишься? У тебя вообще были хотя бы одни сутки, когда ты просто нихрена не делал?

– Зачем?

– Так прорыв есть?

– Может быть.

– До нас дошли безумные слухи о том, что ты заживо сжег целую религиозную секту каких-то амм… хрен его знает, как там дальше.

– Что с видениями?

– И обзавелся новыми бойцами… а еще экзоскелетами…

– Ты вдруг начала избегать темы…

– Страшно. – тяжело сглотнула пифия. – И ведь в этих видениях на самом деле нет ничего такого!

– Давай к сути.

– К сути? Чаще всего я вижу морозильник. Око Матери расположено где-то в верхнем углу огромного морозильника с третьесортным человеческим мясом.

– Уточни.

– Тела. Живые спящие тела.

– А почему третьесортным?

– Да это я еще лестно о них. – поморщилась Кассандра.

– Ампутанты?

– Нет. Без руки или без ноги встречаются, но в целом при них полный комплект. Но они… жирные, отекшие… мужики и бабы неопределенного возраста, с огромными животами, непомерными жопами и целлюлитными ляжками, свисают с потолка, рядами лежат на чуть ли не бесконечных полках. Среди них и явные иссушенные наркоманы попадаются. Короче – я вижу замороженный обнаженный сброд.

– И? Что в этом страшного? Увидела среди них себя?

– Да хватит! Нет! Не увидела! Я вижу то, что видит Мать. И увиденное напугало меня – вода!

– Вода? – я подался вперед, отставил опустевший кувшин и подтащил к себе блюдо с жареной курицей.

– В морозильнике не должно быть воды, Оди. Но она там есть – покрывает собой пол. Сначала, в первом видении, воды было немного. Может, по щиколотку. В следующем воды стало уже по колено. В третьем… самом страшном, наверное, вода поднялась до нижних полок и… накрыла собой лежащие там нагие тела.

– Головы? – жуя, деловито уточнил я.