Низверженное величие

Константин Развигоров вышел из дому, пересек Докторский сад, но дальше его не пустили вооруженные солдаты. Запрещено было проходить мимо Народного собрания и военного министерства. Он свернул к университету и, поздоровавшись с несколькими знакомыми, поспешил домой. По дороге встретил своего дядю. Писатель поздравил его с победой и пообещал зайти. Вот и все участие Константина Развигорова в ожидавшихся событиях. Он надеялся быть полезным новому правительству в области торговли и в юридических вопросах, но пока что его знания никому не понадобились. Он прилег на диван, натянул на себя одеяло и задремал. Разбудил его звонок у парадной двери. Какой-то молодой человек передал приказание явиться в Судебную палату. Товарищи с красными лентами встретят его на лестнице. И пусть не забудет попросить у них документ о том, что он член Отечественного фронта. Ему поручено заняться политическими делами в архивном отделе. Это уже настоящая работа. И Развигоров почувствовал себя польщенным…

Вернулся он домой поздним вечером, испытывая удовлетворение и ощущение своей полезности новому правительству. Он попробовал связаться с Чамкорией, но телефон не работал. Ехать туда было неразумно. Ему сказали, что вызовут снова. Его отсутствие же будет истолковано не в его пользу. Ну что же, пусть пока поживут на даче. Деньги у них есть, еда есть, что еще нужно. Развигоров ждал новых поручений, и в то же время его не покидало беспокойство. Ему казалось, что военные в Говедарцах еще не сказали своего слова. Если они так легко сдались, значит, у них не было никакой армии. Все — фасон и позерство. Если судить по его Борису, так оно и выходит. И все же армия не была в стороне от действий бывших правительств. У многих офицеров руки в крови. Константин Развигоров медленно поднялся на второй этаж, устроился в широком кресле и заснул. Утром он вышел на террасу и поглядел вниз, на бульвар. Люди, вооруженные чем попало, заполнили улицы, площади и скверы. На лицах читалось воодушевление. Со стороны университета тащили какого-то полицейского начальника. За ним шли двое мальчишек в фуражках набекрень с винтовками в руках. Сверху они были похожи на головастиков рядом с массивной фигурой полицейского. Худенькая женщина, увидев синюю форму, закричала, бросилась на него, норовя ударить по лицу. Мальчишки пытались ее остановить, но она их не слушала. Арестованный, воспользовавшись сумятицей, побежал. Какие-то мужчины преградили ему дорогу, полицейский свалил первого, но тут его нагнали мальчишки. Один из них стукнул его сзади прикладом, другой подставил ножку.

Час расплаты настал. Константин Развигоров задумался. Жизнь состояла из приливов и отливов. Пришел девятый вал, пришел в девятый день девятого месяца. Есть в этом нечто символичное, роковое, неумолимое. Кто-то невидимый и неизвестный управляет этими приливами и отливами. Развигоров слушал уличный шум и невольно спрашивал себя, что же происходит. Прилив сейчас или отлив? Это было ни на что не похоже, разве что на агонию разбитого корабля, стремящегося к берегу… Достигнет ли он этого берега?..

Развигоров усмехнулся, криво и неопределенно. Ладно. Что будет со всеми, то и с ним. Все-таки он сидит пока что на террасе своего дома, его не волокут по улице сопляки с винтовками, которые больше их самих. Спасибо и на этом… Такова жизнь, обманчивая жизнь… Но если и его ожидает расправа, пусть это произойдет сейчас, именно сейчас, когда здесь нет никого из близких, он не хочет, чтобы они видели его унижение, его позор. Этот день напомнил ему, что он не так чист, как кажется. Сколько чужого пота превратил он в деньги! Если за это будут наказывать, возмездие его не минует, хорошо, что сейчас они мстят лишь за кровь, ищут тех, кто проливал кровь. Но ведь придет же очередь и тех, кто проливал чужой пот, вот тогда разочтутся и с ним… Развигоров снова подошел к краю террасы и наклонился над перилами. То, что он увидел, было непонятным и тревожным. Перед домом остановился грузовик. Из кабины вышел старик Холилулчев, а из-под брезента вылезли двое военных, один направился к входной двери. Развигоров пошел открывать. В доме был он один. Служащие его конторы бегали по митингам, а Павел отпросился на несколько дней в деревню и еще не вернулся. Холилулчев вошел первым. По его лицу и глазам Развигоров понял, что он привез дурные вести.

Прямо с этого старик и начал:

— Плохи дела, господин Развигоров… — И махнул рукой в сторону грузовика, покрытого брезентом.

Двое военных с помощью шофера в штатском уже снимали темный гроб. Он был тяжелым, люди с трудом подтащили его к краю кузова, чтобы взять на руки.

— Борис, наш Борис! — сказал дрожащим голосом Холилулчев.

Гроб внесли в кабинет и опустили на пол. Холилулчев продолжал причитать. Мужчины пожали опущенную руку Развигорова, сказали какие-то подобающие слова и остались в кабинете.