– Ну предположим, я тебе поверю. Говоря шире, я пару раз видел в жизни такие вещи, что будет почище твоих летающих кос… Куда там… Рассказывать не буду – во-первых, все равно не поверишь, во-вторых, нет времени точить лясы… Ну хорошо. Этот сукин сын кидал косы
Лейтенант попытался добросовестно представить, как сидит перед дивизионным прокурором и повторяет старательно, что… В самом деле, получалось как-то…
– Погорелов, – сказал он почти жалобно. – Но ведь надо же делать что-то…
– Жопу заголять и бегать, – огрызнулся Погорелов. – Помолчи пока, Чапай думать будет…
Он снова подпер лоб кулаками и погрузился в раздумье. Тишина стояла абсолютная,
Погорелов шевельнулся, яростно сунул в рот папиросу и выкурил ее в три затяжки, по-прежнему упираясь тяжелым взглядом в стол. Швырнул бычок прямо на пол, растер его сапогом. Вскинул голову. Глаза у него стали азартные, сверкавшие лихорадочным весельем. Он прямо-таки сиял.
– Что б вы делали без Погорелова, – проворчал особист, откровенно
– Конечно, – сказал лейтенант.
– И то, что он их убил – не брехня, не ложное обвинение, не поклеп? Убил-то
– Ну да, – сказал лейтенант.
Погорелов расплылся в улыбке так, словно получил генерала:
– Что и требовалось доказать! А то, что мадьяр их убил косами – правда или опять-таки поклеп?
– Правда.
– Ух, какой ты у нас сообразительный… – оскалился Погорелов. – А теперь лови мою мысль на лету… Мадьяр их убил – это факт. Убил их мадьяр косами – это тоже факт. Следовательно, эти факты и должны быть отражены в бумагах. Только эти факты. А вот о том, что он кидал косы взглядом, писать, разумеется, не стоит. Запоминай накрепко. Ты вышел поутру из амбара по нужде. И увидел, как эта падаль мадьярская, склонясь над бездыханными телами, втыкает в них новые и новые косы… Усек? Хорошо усек?
– Как-то это…
– Вернемся на исходные позиции, – с величайшим терпением сказал капитан Погорелов. – Убийство есть убийство, так? И какая, по большому счету, разница,
– Ну, вообще-то…
– Убийца он, или кто?
– Убийца, конечно…
– В полном смысле?
– В полном смысле…
– Так что ж ты целку строишь, друже? – ласково спросил Погорелов. – Сейчас запишем все, как я тебе обрисовал… Мы что, шьем дело невиновному? Да ни хрена. Убивец он, твой мадьяр, доподлинный и натуральный. А детали… Мы ж никому не врем, мы просто не доводим всей правды. Ни к чему
– Прав, – вынужден был признать лейтенант.
– Вот то-то. Погорелов – это Погорелов, и пишется – Погорелов. А вы про меня сочиняете обидные загадочки – мол, чем особист от медведя отличается… Садись. Излагай показания.
Уже минут через десять показания единственного свидетеля были запротоколированы по всей форме. С довольным видом обозрев свое художество, Погорелов тщательно сложил лист вдвое, уместил его в соответствующее отделение планшетки, и они вышли на солнышко.
– Кантуй родимого, – распорядился Погорелов.
Его кучер с автоматчиком, легко подхватив связанного по рукам и ногам мадьяра, вмиг закинули его в бричку, и туда же поместился Погорелов – с видом уставшего, но довольного победителя.
– Ты командуй тут… – сказал он лейтенанту. – Вызовем, если что.
– Погорелов! – вскрикнул вдруг лейтенант.
Он и сам не мог определить точно, что именно хочет сказать. У него просто-напросто сидело где-то в глубинах организма тягостное, мрачное беспокойство. Как заноза.
– Ну? – нетерпеливо обернулся Погорелов, уже было собравшийся скомандовать кучеру трогать.
– Погорелов, – сказал лейтенант, переминаясь с ноги на ногу. – Ты поосторожнее с ним, кто его знает…
Погорелов кинул взгляд на лежавшего у него в ногах связанного мадьяра, ухмыльнулся и сказал чуть ли не покровительственно:
– Не ссы, разведка, и не таких упаковывали… Бывай!
Он толкнул кучера кулаком в поясницу, тот тряхнул вожжами, причмокнул, и сытые, красивые венгерские кони вмиг вынесли бричку со двора.