НЛО из Грачёвки

— Знаешь, такая мысль мне тоже приходила, но не было времени продумать все, как следует. Сейчас я это попробую сделать. В смысле гипотезы, разумеется.

— Давай хоть гипотезу.

— С позиции привычных понятий допустить, что мы на самом деле, то есть физически, переместились в прошлое, — трудно. С физикой как-то не увязывается. Я тоже думаю, что мы с тобой плывем в кресле по Карибскому морю и грезим, как ты сказала. Ощущаем себя в семнадцатом веке. Переместились не мы, а наше воображение.

— Это как?

— Примем за основу то, что дон Мигель рассказывал мне про своего брата, — он был талантливым физиком, как Хевисайд, и до многого сумел додуматься. Скажем, он утверждал: все, что происходит в нашем мире, не исчезает бесследно. По его теории: «свершившееся — существует!» — можно представить себе еще мир, в котором события происходят те же, что и у нас, но отстают от наших по времени. Рассуждая так, брат дона Мигеля не одинок, — свойства времени и пространства нам не ясны до сих пор. Йоги, скажем, тоже толкуют о многомерности миров, но их рассуждения относят к области теософии, а теософию современная физика обходит стороной. Но брат дона Мигеля пошел дальше рассуждений. Зная, что мышление человека — это движение электронов, следовательно — волновой процесс… я рассуждаю предположительно, понимаешь, я же не физик.

— Это хорошо, что ты не физик.

— Почему?

— Вот тогда бы я уже ничего не поняла. Но продолжай. Так, что сделал брат дона Мигеля?

— Ни много ни мало, он сконструировал прибор, назовем его генератор каких-то там колебаний, который, воздействуя на наше сознание, передвигает его в этот параллельно существующий, но отстающий по времени мир. Я повернул ручку на кресле, генератор включился, и вот мы в семнадцатом веке, и наше сознание следует по событиям, которые происходили в мире почти триста лет тому назад.

— Значит, нас здесь нет, одно воображение?

— Именно так.

— Это уже лучше… И наше воображение следует по событиям, которые когда-то происходили в Карибском море? Значит, все, что мы видим, уже когда-то было.

— Следовательно, было.

— В семнадцатом веке плыла «Аркебуза» на Кубу. И подобрала на борт двух пассажиров, двух советских граждан в одежде из синтетики, которой в то время и быть не могло…

— Умница!

— Но, черт возьми, как же так, Клим?

— Вот этого я тебе объяснить не смогу. Сам не понимаю. Какое-то наложение будущего на прошедшее.

— А дон Мигель, он так же путешествовал в прошлое? Сидел в ящике, а воображение его было в семнадцатом веке. Может быть, в Порт-Ройяле?

— Может быть.

— Но, Клим! А как же рана на его плече? Она была самая настоящая. Мы же оба в крови вымазались. В настоящей крови, не воображаемой. Или крови тоже не было?

— Была. И рана была, и кровь. И ничего необычного здесь как раз и нет. Науке известны случаи, когда одним внушением у человека вызывали ожог на коже, даже рану. Самую настоящую. А генератор в кресле, видимо, мощный. Воображение дона Мигеля, настроенное генератором, заставило его сознание принять участие в какой-то схватке, где он и получил удар шпаги.

— Воображаемый?

— Конечно. Ты же сама обратила внимание, что ни на рубашке, ни на камзоле не осталось следа после удара. И рубашка была цела, и камзол.

Ника выдернула шпагу из пола, потрогала пальцем ее острие.

— Это что же… Если я, скажем, ударю тебя сейчас шпагой, то, когда мы вернемся в наше время, у тебя окажется такая же рана, как у дона Мигеля?

— Конечно.

— И если я ударю сильно и точно и ты здесь умрешь…

— То и в наше время вернусь уже мертвым.

— Ну тебя! Ум за разум заходит.

— А поэтому, не будем много размышлять. Рассуждения мои тоже приблизительные и весьма. Но одно мне ясно, — мы ощущаем себя здесь, и это главное. И это для нас настоящее. Хотя этот мир как бы неправдишный, иллюзорный, но рисковать в нем нам нельзя. Никак нельзя.

— Клим, я боюсь. Где наш ящик?

— Он в трюме, закрыт на замок. Капитан Ван Клумпф везет в трюме запасы вина и, чтобы не искушать напрасно команду, закрывает люки трюма на ключ. Потерпи до завтра.

— А что будет завтра?

— Придем в Гуантанамо. Станем в порту на якорь. Капитан откроет трюм, мы заберемся в ящик. Я поверну ручку, и мы вернемся в наше время, как я понимаю, в то же мгновение, в которое из него выбыли.

— И будем плыть по морю?

— Будем плыть по морю, и тебе опять захочется пить.

— Ладно, потерпела бы… Ну его к дьяволу, этот семнадцатый… А что ты на меня уставился?

— Я все хочу тебя спросить. Почему ты здесь так ругаешься?

— Разве я ругаюсь?

— Поминаешь то черта, то дьявола. Очень энергично выражаешься. Раньше я такого за тобой не замечал.

— Не знаю, Клим, — растерялась Ника. — Эти черти и дьяволы как-то сами слетают у меня с языка, я даже не замечаю… Да, и еще… Мне в голову приходят такие морские выражения, которых я отроду не знала. Может быть, этот генератор на меня так действует?

— Тогда понятно.

— Чего тебе понятно?