Но кому уподоблю род сей?

Наконец, и присутствие Святаго Духа в человеке не оставлено без внимания:

И здесь Павел вопрошает: «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас». (1 Кор 3:16). Позже он продолжает: «Тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого вы имеете от Бога, и вы не свои...» (1 Кор 6:19); «Храни добрый залог Духом Святым, живущим в нас.» (2 Тим 1:14).

Еще раз подчеркнем, что все сии свидетельства составляли прежде тайну, сокрытую от веков и родов, «ныне же открытую святым Его, которым благоволил Бог показать, какое богатство славы в тайне сей... есть.» (Кол 1:26,27).

Последний короткий параграф нашего исследования завершим, повторив:

Дух Божий живет в вас!

4г

Приведя сии свидетельства, мы приходим к идее имманентности Бога человеческой душе, но сия идея не нова. Идея Христа в сердце находит место в сочинениях раннехристианских мужей послеапостольского периода. Так, упоминавшийся нами Игнатии Антиохииский был настолько проникнут таковым духом, что создал в своих писаниях призванные сделать эту истину более очевидной неологизмы, называя христиан Феофориями (Богоносцами) и Христофориями (Христоносцами), за что и сам получил прозвание Богоносец.

Однако его высказывания в известной мере более осторожны, все приведенные свидетельства. Так, нам представляетхуг, что в нижеследующем отрывке из его письма к Ефесянам слова «как бы» несколько обесценивают дальнейшее его утверждение — «действительно есть». Вот этот фрагмент: «будем все делать, как бы Он Сам был в нас, чтобы мы были Его храмами, а Он был в нас Богом нашим, — как Он и действительно есть, и некогда явится пред лицем нашим, потому мы справедливо и любим Его.» (Еф 15).

Прежде чем мы продолжим наше продвижение в исследовании того, что есть в человеке, мы хотели бы обратить внимание читателя на слова Павла о соблазне Иисуса Христа для Иудеев (1 Кор 1:23). Подчеркнем, что Христос является соблазном для Иудеев, много раз бравших камни, чтобы побить Его. Причем под именем «Иудеи» надо понимать всех претендентов на роль исповедника единобожия, монотеизма, — ведь кроме иудеев, являвшихся монотеистами, все остальные народы, как мы уже отмечали, исповедывали политеизм. И христиане, как это ни парадоксально прозвучит, должны были бы также относиться к этому понятию, используемому на протяжении всего Нового Завета. И, если кому-то непонятно, в чем же соблазн Христа для иудея-монотеиста, то приведенные выдержки должны рассеять сомнения. Действительно, монотеисту крайне трудно вместить, что Бог, Которого он всегда представлял Единым, не разделяясь, оставаясь Единым, находится всею полнотою Своею в нем самом и во всех других людях. Причем, если читатель будет, как за соломинку, хвататься за представления трехмерного мира, подобно тому, как средневековая церковь хваталась за геоцентрическую космологию, то такой читатель неизбежно увидит в наших выводах пантеистические идеи. Вот тут-то и заключен соблазн для человека, не понимающего, что в вопросе о Боге нельзя оперировать привычными понятиями и представлениями трехмерного мира.

В самом деле, трудно объяснить неподготовленному оппоненту четырехмерную модель мира. Но, давайте попробуем приобрести Друзей богатством неправедным, и для понимания того, что есть высшее измерение, перейдем в воображаемый двумерный мир, моделью которого будет, к примеру, исчезающе тонкий лист бумаги. Фантастическому жителю этого мира будет казаться, что более высоких измерении в его космосе нет. Но, если мы сложим его лист, его мир, его космос, гармошкой, чего он не сможет заметить, ибо воспринимает лишь те изменения, что происходят в известных ему двух измерениях, а затем проткнем эту гармошку иглой, то житель того двумерного мира увидит появляющиеся одно за другим отверстия, коих будет множество, но ему и в голову не придет, что все отверстия суть результат действия одной единственной иглы. Такое стало возможным благодаря преобразования двумерного объекта в более высоком, не принадлежащем самому этому объекту, третьем измерении.

Теперь мы можем попытаться сделать подобное преобразование и с привычным для нас трехмерным миром, правда тут нам потребуется совершенно непривычное «здравому смыслу» и чуждое «традиционному богословию» четвертое измерение. И вот тут-то то, что в трехмерной картине видится рассеянным и беспорядочно разбросанным по всему миру кажущимся неподдающимся разумению образом, может оказаться в четвертом измерении чем-то единым, точно так же, как и хаотически расположенные на листе бумаги точки на самом деле образованы одной иглой.