Но кому уподоблю род сей?

Итак, будучи невинен, Адам с женой своей не обладал собственным сознанием, то есть, говоря на языке символов, у него не было одежд — он был наг (и не стыдился). Далее Адам вкушает от древа. Какой плод вкушает Адам? от какого древа? — От древа познания добра и зла. Вкусив же от древа познания добра и зла — обретя некое познание добра и зла, он обрел начатки сознания — самодельную и, по-видимому, крайне несовершенную одежду из листьев.

Подчеркнем, что знание и сознание, кои являются в русском языке (впрочем, не только в русском, но и, например, в греческом) однокоренными словами, несут в себе разный смысл. Знанием, причем знанием совершенным, безошибочным обладают, к примеру, перелетные птицы, точнейшим образом выдерживающие направление перелетов при сезонных миграциях, бобры, строящие плотины, пчелы, выстраивающие соты столь правильной формы, что и человеку впору брать с них пример. Но знание такого рода бессознательно. А то, о чем говорим мы, — сознание — есть нечто другое.

Само понятие сознания является неотъемлемым в любой философской и религиозной системе. Ни одна философская школа, ни одна религиозная секта никогда не смогли бы обойтись без этого понятия. Однако следует иметь в виду, что различные школы и секты понимают под сознанием нечто свое. Образованный читатель может сравнить между собой понятия сознания в представлении Хайдеггера, Фрейда и Маркса... При этом обращает на себя внимание, что всеми направлениями философской мысли понятие сознания само собой разумеется, аксиоматизируется.

То сознание, о котором говорим мы, конечно, не имеет ничего общего ни с одной предшествующей системой, и в отличие от них мы скажем, что конкретно понимаем под сознанием мы. Итак, если хотите принять,

сознание есть степень познания добра и зла.

Именно о познании добра и зла, как высшей степени развития вкуса говорится: «Различу ли хорошее от худого? Узнает ли раб твой вкус в том, что буду есть, и в том, что буду пить?» (2 Цар 19:35).Еще более блестящая формулировка содержится у Исаии, проводящего явные параллели: добро — свет — сладкое и зло — тьма — горькое: «Горе тем, которые зло называют добром, и добро — злом, тьму почитают светом, и свет — тьмою, горькое почитают сладким и сладкое — горьким!» (Ис 5:20). Читателю придется согласиться, что если в отношении тех, кто называет зло добром, можно говорить о горе и проклятии, то почитание кем-то горького сладким является его личным делом и с горем напрямую не связано, — однако это только при буквальном толковании. Чуть далее у того же Исаии читаем: «Он будет питаться молоком и медом, пока не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе.» (Ис 7:15). Понятно, что и эти слова могут нести только иносказательный смысл, в противном случае они представляли бы из себя подозрительно легкий способ перевоспитания преступников.

Итак, обретение сознания символизировано облачением в одежды, посредством познания добра и зла (у Исаии питание молоком и медом). Обретение высшего сознания соответствует обретению свойств совершенных, «у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр 5:14). Сие являет собой цель пребывания человека в веке сем, и следует это из следующего отрывка: «Знаем, что когда земной дом наш, эта хижина разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище; только бы нам и одетыми не оказаться нагими. Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но хотим облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью. На сие самое и создал нас Бог и дал нам залог Духа. Итак мы всегда благодушествуем; и как знаем, что водворясь в теле, мы устранены от Господа.» (2 Кор 5:1-6). Устранены от Господа... — вот вам и изгнание из рая!

А вот какую заповедь блаженства, являющуюся продолжением нагорной проповеди, находим мы в Апокалипсисе Иоанна: «Блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим и чтобы не увидели срамоты его.» (Отк 16:15).

Уразумев суть символики одежд, разве не по-иному, не по новому воспримем мы теперь притчу: «никто не приставляет заплаты к ветхой одежде, отодрав от новой одежды; а иначе и новую раздерет, и к старой не подойдет заплата от новой.» (Лк 5:3 6). Внимательному читателю Библии должно было броситься в глаза отличие редакции сей притчи Луки от других синоптиков — Матфея и Марка: «Никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани: иначе вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже.» (Мф 9:16; Мк 2:21). Согласитесь, что последняя редакция обрела гораздо более конкретный смысл.