Но пасаран

Несколько захваченных домов Университетского городка дают повод генералу Франко кичливо утверждать, что его войска ведут бои в самом Мадриде. Судорожно ухватившись за эти дома, фашисты сосредоточили здесь наряду с живой силой артиллерию и танки. За последние три дня противник предпринял несколько сильных атак, но все они были отбиты.

В своей корреспонденции в «Известия» я сообщил, что во время боя в Университетском городке убит товарищ Ганс Баймлер, член ЦК Германской компартии, бывший депутат рейхстага. Он был организатором батальона Тельмана, состоявшего из немецких пролетариев. Первоначально батальон находился на арагонском фронте в районе Тардиенты.

Когда Мадрид оказался в опасности, Баймлер со своим батальоном прибыл на его защиту. Батальон сражался все время на передовых позициях, Ганс Баймлер всегда был в первых рядах бойцов. Фашистская пуля поразила его в самое сердце, и, падая, он воскликнул: «Рот фронт!»

* * *

Летчик лежал на красном бархатном диване, изредка закрывая глаза от боли. Вокруг него толпились офицеры, по очереди задавая ему вопросы на всех языках. Он не отвечает, и лицо его все бледнеет и бледнеет. Широкоплечий красавец гигант теряет силы.

— Вы немец? — спрашивают по-немецки.

— Вы итальянец? — спрашивают по-итальянски.

Раненого летчика привезли в военное министерство, еле отбив от бушующей толпы на бульваре Кастельяно. Летчик свалился на землю из гущи яростного воздушного боя, в котором было сбито три «хейнкеля» и один республиканский истребитель. Когда летчик спускался с парашютом, его подстрелили. Две пули попали в живот. Очутившись среди толпы, он потерял сознание.

— Вы француз?

— Вы испанец? — кричат ему в ухо, но он молчит, закрыв глаза и стиснув от боли зубы. А может быть, может быть, это наш? И молчит, думая, что попал к противнику?

— Ты русский? — тихо спрашиваю я.

Он медленно открывает глаза.

— Где я?.. — спрашивает он по-русски.

В санитарной карете везем с Кольцовым капитана Сергея Тархова в «Палас».

Его проносят в операционную.

Главный врач госпиталя профессор Гомесуйо, седой, с сухощавым аристократическим лицом, выйдя из операционной, неопределенно разводит руками: 

— Одну пулю извлекли, другая осталась. Состояние тяжелое…

Здесь в «Паласе», навещая раненых друзей, я познакомился с испанской девушкой. Ей двадцать два года. Она окончила три курса медицинского факультета. Родители уехали в Валенсию. Она осталась в Мадриде. У нее огромные голубые глаза, светлые золотистые волосы выбиваются из-под белоснежной косынки. Ее жениха — летчика-лейтенанта — зверски убили фашисты под Кордовой. На подбитом самолете он, раненый, приземлил машину в расположении врага. Когда до девушки дошла весть о гибели друга, она уже была на фронте.

Зовут ее Люс — свет.

Весь коридор второго этажа, заполненный тяжелоранеными, — ее владения. Из всех дверей несется зов:

— Люс!..

Когда она заходит в комнату, в глазах раненых зажигается огонек радости, надежды. Она нагибается над кроватью, прижимается нежной девичьей щекой к обросшему восковому лицу. Что-то нежно шепчет на ухо, звонко смеется.

Спит она не больше двух часов в сутки, и то сидя на стуле и склонив голову на подушку, рядом с мечущимся в бреду раненым.

Я как-то спросил ее:

— Если фашисты войдут в Мадрид, ты уедешь в Валенсию?

Она с минуту смотрела на меня непонимающим взглядом, потом ответила:

— А мои раненые? — и, подумав, прибавила: — Фашисты не возьмут Мадрида.

Никому из раненых она никогда не отдавала предпочтения, но, когда привезли русского летчика, Люс как-то притихла. Она никого к нему не подпускала, перестала смеяться, сама проделывала все сложные медицинские процедуры, подолгу смотрела ему в глаза, угадывая каждое невысказанное желание, предупреждая каждый стон.

— Он будет жить, он должен жить, — шепчет она. — Он сражался за нас.

Все свободное время поочередно мы с Кольцовым проводим у постели Сергея Тархова.

— Не должен был я лезть на рожон, — слабым голосом говорит он. — Ну разве это серьезно: один против шести! Мальчишество. Надо было уйти в облака, и все тут… Что говорят мои ребята?

— Твои ребята гордятся своим командиром. Ты геройски дрался, сбил двух «хейнкелей». Товарищи привет тебе передают. Просили сказать, что вчера за день сбили восемь фашистов.

Он вдруг сжимает мою руку и спрашивает, глядя в глаза:

— Жить буду? Скажи.

— Скоро летать будешь. Слушайся Люс, поменьше разговаривай.

Бомба упала рядом с «Паласом», Тархов вскочил на ноги. Его еле уложили в постель, у него начался бред.

Семейный альбом маркиза

Все восхищаются Мадридом, героизмом его защитников, стойкостью его жителей. Засыпают восторженными телеграммами Хунту обороны Мадрида, но реальной помощи оружием, боеприпасами, людскими резервами пока не видно. Мадридцы вынуждены рассчитывать только на свои силы. Левореспубликанская газета «Политика» напечатала на первой полосе жирным шрифтом по адресу правительства Ларго Кабальеро: «Некоторые любители мягкого морского климата слишком поспешно отправились на побережье. Пусть попробуют эти туристы сунуться обратно в Мадрид!»