«No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли

На другой день после того, как я решила купить дом, я поехала туда (в «БМВ», который Боб купил мне — думаю, в утешение, — когда сошелся с Синди). Я еще раз все прикинула и сказала себе: «Это, конечно, риск — но это определенно здравый риск, если учесть, что я просто обязана получить этот дом. Купи дом, который тебе нравится. Если ты этого не сделаешь, никто за тебя не сделает. Решись. Здесь Боб, похоже, тебе не помощник». У меня было странное ощущение, я чувствовала не те вибрации. Но я это все уже проходила. Существовали враги, и их легко было найти. И существовали друзья. Совсем немного. Настоящих друзей было немного.

Я взяла аванс и попросила менеджера мой гонорар за турне отсылать прямо моему юристу на Ямайку. Потому что, в конце концов, я — это я. «Я не собираюсь жить в темноте, — сказала я себе, — я должна быть там, где светит солнце. Я буду жить в своем доме на холме».

Глава двенадцатая «Woman Feel the Pain, Man Suffer, Lord» («Мужчина страдает — женщине больно»)

В сентябре 1975 года, во время игры в футбол, один из игроков в шиповках наступил Бобу на большой палец правой ноги. Травма была довольно тяжелая, но он не стал обращать на нее большого внимания, потому что Боб есть Боб — он никогда не уступал боли, да и травмированный большой палец казался пустяком по сравнению с другими проблемами в его жизни. Так что он отнесся к этому спокойно и продолжал играть, несмотря на то, что доктора рекомендовали ему отдохнуть и некоторое время поменьше тревожить ногу. Каждый вечер я осматривала его рану, когда он приходил домой и снимал кроссовки и носки. Болело до такой степени, что он жаловался, и я видела, что палец не заживает. Я говорила ему постоянно:

— Боб, рана плохая, перестань носить такую обувь, да и в футбол не стоит пока играть.

Он соглашался, выдерживал пару дней, но потом снова бежал на поле.

Впоследствии, когда он снова повредил этот палец в 1977 году, ноготь отвалился и развилась злокачественная меланома — по иронии судьбы этот вид опухоли очень редко встречается у цветных. Но Боб считал, что доктора, поставившие диагноз, обманывают его. Боб не поверил даже доктору Бэкону, черному хирургу из Майами, который очень хорошо относился к Бобу и сказал мне:

— Если Боб согласится удалить палец, можно будет остановить распространение болезни.

Я передала эти слова Бобу, но он решил, что я сошла с ума, поскольку считал, что отсутствие пальца помешает ему стоять во время концертов:

— Как я буду выходить на сцену? Никто не захочет смотреть на калеку! — Он рассердился на меня, как будто я нарочно нагнетала ситуацию.

И я решила, что сейчас неподходящее время — Боб меня попросту не воспринимает. Я должна поддержать его волю: мне не хотелось, чтобы он подумал, будто я пытаюсь ослабить его, когда ему так нужны силы.

В любом случае решение было за ним. Мое влияние становилось все более ограниченным — в истеричной атмосфере суперзвездной славы, где разлетались слухи о его болезни, самые разные люди давали ему советы всех сортов. Естественно, у меня было собственное мнение на этот счет, но я не пыталась настоять на своем.

Боб заявил, что доктор Бэкон врет, что палец просто опух и скоро заживет и что нужно поскорее выписаться из госпиталя, где поставили такой диагноз. Что Боб и сделал.

Во время последнего тура мы ездили из одной страны в другую, продолжая делать ту же работу, что и предыдущие почти семь лет. Вечер за вечером, город за городом, толпы поклонников — тысячи людей — приходили послушать Боба. Для них он был больше чем просто певец, они жаждали услышать его послание, то, что он хотел сказать через музыку. Вместе с тем все стороны его жизни подвергались пристальному вниманию — что он делает, что он думает, что другие думают о нем.

Бобу приходилось быть открытым, и все больше людей получали доступ к нему. Он стал настолько публичным, что я начала терять его — и физически, и морально. И с этой потерей пришли и другие: я чувствовала, что теряю его уважение, его внимание. Тем не менее, даже когда его общественные потребности стали перевешивать личные, я по-прежнему находилась рядом — как участница «I-Three», а не как жена, но так было нужно. Могу точно сказать: в те времена Боб не был счастлив. Палец его так и не вылечили, на это не было времени.

Как обычно в турне, у нас были отдельные комнаты, что поначалу мне нравилось. Но теперь, поскольку у Боба появились дополнительные обязанности вроде интервью, звукозаписывающая компания взяла его повседневную жизнь под контроль — когда он ложится спать, когда он встает или ест, куда ходит. Он жил по куда более напряженному и хаотичному графику, чем прежде. Когда все остальные могли немножко подольше поспать наутро после концерта, он должен был давать интервью в семь утра. Если ожидался важный звонок из другой части света, приходилось подстраиваться под их время и не спать, хотя бы и посреди ночи.