Ноа

– Думаете, мы стали бы предпринимать столько мер предосторожностей ради этой встречи, если бы я не была в этом уверена? В моей квартире осталась похожая на меня женщина, чтобы ее силуэт видно было в окно. В самом начале я всюду видела агентов КГБ, по дороге в школу, в магазин, когда везла детей погулять в парк… Лучин согнал сюда своих приспешников, чтобы запугать меня и напомнить, что я должна молчать. И я молчала, с тех пор как мы сюда приехали, я ничего не сказала. Теперь я замечаю их реже. Но страх никуда не делся. Я боюсь не за себя, а за Николая. Если я сойду с намеченного ими пути, он за это заплатит. Я просто хочу, чтобы мой муж оказался на свободе и дети снова увидели своего отца.

Женщина закрыла лицо руками. Она рыдала.

– Именно поэтому я и здесь, – тихо сказала ей Дженис.

– Да, но теперь Роман под арестом…

Дженис пересела поближе к Светлане и молча обняла, утешая. Светлана взяла со стола салфетку и промокнула слезы.

– Простите меня. То, что случилось с Романом и Софьей, ваш приезд… Я совершенно потеряна.

– Как вам кажется, вы в состоянии отвезти меня к отцу Романа? Должен же быть какой-то способ встретиться с ним в безопасном месте?

– Думаю, да. В конце концов, особого выбора у меня нет, я должна вам помочь. Вы взяли с собой телефон?

Дженис разблокировала свой смартфон и протянула его Светлане. Та набрала номер, произнесла несколько фраз по-белорусски и вернула телефон владелице.

– Он будет ждать нас в церкви, куда я часто прихожу помолиться, это самое безопасное место. Поехали.

Женщины встали, официантка открыла дверь на кухню и кивком дала понять, что путь свободен.

– Из кухни можно выйти в переулок за рестораном, – объяснила Светлана. – Когда окажемся на улице, сразу садитесь в машину и ложитесь на заднее сиденье.

Дженис ужасно надоело ездить в неудобных позах, но тут уж ничего не поделаешь. Машина тронулась. Несмотря на то что Светлана постоянно поглядывала в зеркало заднего вида, водила она не так резко, как водитель фургона. Десять минут спустя она припарковалась перед православной церковью в неовизантийском стиле.

– Можно мне выпрямиться?

Светлана осмотрелась. На улице никого, ни единой машины поблизости. Колокольня Никольской церкви устремлялась в синие небеса, фасад купался в лучах яркого зимнего солнца. Женщины поднялись по ступеням и вошли в храм.

Они молча прошли до середины нефа. В полумраке послышалось покашливание. Сидящий на скамейке в полном одиночестве мужчина поманил их к себе. Дженис представилась, он пожал ей руку и тихо заговорил на безупречном английском:

– Роман написал какую-то бессмыслицу.

– Можно, я прочитаю его письмо? – спросила Дженис.

– Да, вы ведь ради этого и приехали, – ответил мужчина, доставая листок бумаги из кармана куртки.

Дорогие родители!

Я не смогу к вам приехать, как надеялся, и, боюсь, вернусь нескоро. Хочу попросить вас об услуге. Помните моего старого друга Ямми? Мама, ты часто меня привозила к его дому после полудня и сигналила, воспроизводя свой любимый мотив, чтобы он открыл нам дверь башни. Перед отъездом я оставил у него свою собаку, нужно ее забрать. Ямми не может за ней долго ухаживать. Пусть Флопи поживет у вас до моего возвращения. Я обещал Ямми, что заплачу ему за корм. Мы посчитали, что он обойдется ему в 540 рублей, и ни рублем больше. Отдайте ему эту сумму и позаботьтесь о Флопи ради меня, вы же знаете, как я его люблю.

Свяжусь с вами, как только смогу.

Не беспокойтесь обо мне.

Люблю вас,

Роман

– Мать Романа умерла пять лет назад, а собаки у него никогда не было. Не представляю, что все это значит. Может, они передали эту записку стюардессе, чтобы дать мне знать, что он жив, а может, Романа накачали наркотиками и он написал этот бред.

– А почерк точно его?

– Да, в этом я уверен.

– Не думаю, что его накачали наркотиками в полете, стюардесса заметила бы, что с ним что-то не то, и сказала бы вам. Она ничего вам не говорила об обстоятельствах, в которых он доверил ей эту записку?

Глаза отца Романа заволокло слезами. Он вытер их тыльной стороной ладони.