Нобель. Литература

Надо сказать, что ответом на Фултон в России был резкий поворот во внутренней политике и, в частности, постановление о «Звезде» и «Ленинграде», так что Ахматова не зря называла себя жертвой послевоенного синдрома. Она не зря говорила, что начало «холодной войны» — в некотором смысле ее вина, потому что нечего было встречаться с сэром Исайей Берлиным. Конечно, это Сталина взбесило.

Но проблема в том, что Черчилль тогда нашел в себе силы сказать неприятные, но необходимые слова, размежеваться с Советским Союзом. Это очень горько, но это было необходимо, потому что Сталин же, как мы знаем, в 1945 году совершенно не успокаивался победой над фашизмом. Мечта о мировом господстве у него тоже была, и бывшие друзья очень быстро начали рассматриваться как оппоненты. И обратите внимание, что в фильме «Незабываемый 1919 год» главным врагом уже сделан Черчилль, там Черчилль уже не бывший союзник, это главный ненавистник России и Советского Союза. Так что они с дедушкой Джо очень хорошо друг друга понимали.

Кстати говоря, они действительно были в каком-то смысле достойными друг друга игроками. Как вспоминает кто-то из окружения Черчилля, после Фултона он сказал: ну, теперь-то дядюшка Джо перестанет посылать мне мой любимый армянский бренди. Сталин после этого удвоил порцию посылаемого бренди.

Объективно говоря, Черчилль, конечно, получил премию не как писатель. Вернее сказать, он получил ее за применение к писательству ораторских и политических технологий, скажем так. Это тоже заслуга.

Об этом важно знать, потому что важно вообще читать и перечитывать его книгу. Она напоминает нам о лучших временах в истории российско-западных отношений, она напоминает нам о временах, когда мы были вместе. Поэтому я бы эту книгу очень рекомендовал к прочтению, как и «Доктора Фаустуса». Очень мало, серьезно говорю, очень мало в мире книг, которые бы осмысливали опыт Второй мировой войны, это слишком сакральная вещь, сакральная особенно для Советского Союза, да и для всего мира. Очень мало вещей, которые бы говорили правду о Второй мировой войне, и прежде всего о том, с какой легкостью человечество расчищало путь абсолютному злу.

Об этом надо бы помнить сейчас. Забывают не просто о человечности, это бы бог с ним. Человечество очень не любит помнить, как оно ложилось под Гитлера, с каким облегчением, с какой радостью оно расчищало ему дорогу, как немцы говорили: да, конечно, евреев, может быть, и жалко, но вообще-то они сами виноваты. Даже у Томаса Манна были дневниковые записи уже в тридцатые годы, где он говорил: конечно, нельзя это все, но ведь во скольком они сами виноваты, и как евреи повредили немецкой мысли, немецкому стилю! Что называется, его хорошо натыкать бы носом после некоторых вещей. Все под Гитлера легли, как милые. Да нам ли не знать, как это бывает?

Он никогда нигде не говорил про то, что Сталин «взял с сохой, а оставил с бомбой». Он и не мог такого сказать. Он слишком хорошо понимал, как люди податливы на мерзость, — и нельзя не признать, что при всей неопытности человечества в начале ХХ века оно все-таки велось на нее куда менее охотно.

И если уж на то пошло, то гораздо более точным, более строгим последователем Ницше был, конечно, Черчилль, а Томас Манн скатывался все время в то, что Ницше называл моралью рабов, ресентимент морали рабов. Поэтому светлый образ Черчилля долго еще будет вдохновлять нас в наши невеселые времена.

1954 Эрнест Хемингуэй

Эрнест Миллер Хемингуэй — американский писатель, журналист. Широкое признание Хемингуэй получил благодаря как своим романам и многочисленным рассказам, так и своей жизни, полной приключений и неожиданностей. Его стиль, краткий и насыщенный, значительно повлиял на литературу XX века.

Лауреат Нобелевской премии 1954 года «за повествовательное мастерство, в очередной раз продемонстрированное в „Старике и море“, а также за влияние, которое он оказал на современный стиль».

Хемингуэй получил своего Нобеля примерно за десять лет до смерти, может быть, чуть менее. Непосредственно перед этим он опубликовал «Старика и море», который стал его последним художественным успехом.

Последние годы его творчества были омрачены манией преследования, лечением электрошоком, в результате которого он утратил способность писать вообще. Как выяснилось впоследствии, мания преследования имела все основания, поскольку слежка за ним осуществлялась в самом деле. «Старик и море» оказался его художественным завещанием.