– Сам знаю. Желаю тебе приятно провести время и потом спокойной ночи! – И он отключился.
Я тоже отключил свой телефон и положил его в карман куртки. Осторожно раскрыл стеклянную дверь пошире. Вытер платком дно рюкзака и поставил его внутри помещения на пол. Потом стянул ботинки, ступил на холодный каменный пол, достал пластиковый пакет, завернул в него ботинки и сунул в рюкзак. Незачем оставлять следы, раз уж мне так удачно удалось проникнуть внутрь.
Я удостоверился, что дверь открывается изнутри без проблем, и закрыл её.
И вот наступил момент, когда надо остановиться и всеми шестью чувствами вслушаться в темноту. Достаточно нескольких секунд, чтобы начать ощущать всё здание в целом, его стены, помещения, атмосферу в них, возможные опасности. Все чувства обострились до предела, как у хищного зверя во враждебном окружении: теперь можно было сделать первый шаг.
В конце коридора я не смог удержаться и посветил фонариком на бюст Нобеля. Вид у Альфреда Бернарда Нобеля был страдальческий, чуть ли не испуганный. Я снова выключил фонарь, пока мои глаза не успели привыкнуть к свету, и повернул налево.
Кованая решётка на замке. Две минуты работы с отмычками, и я смог осторожно отодвинуть её в сторону. Я раскрыл её полностью и так оставил: испытанный приём. Если, против ожидания, всё же кто-то явится, он самое большее подумает, что человек, покидавший здание последним, просто забыл закрыть решётку. Полуотворённая решётка, напротив, вызвала бы подозрения. Есть ситуации, когда это маленькое различие может оказаться решающим.
По лестнице вверх, ещё одна дверь, за ней холл старинного офиса. Пахло сигаретным дымом. Я посветил на стены, пальцами в перчатках охватывая конус света так, чтобы оттуда выходил лишь тонкий лучик толщиной с карандаш. Фотографии в массивных рамах, старые гравюры, карандашные рисунки под стеклом. Вдоль стен мебель тёмного дерева в стиле неоклассицизма; столики у стен и стулья я, как любитель, отнёс бы к густавианскому стилю. Всё прибрано и чисто, как в музее.
Я шёл по коридору, и таблички на дверях подтверждали мои предположения по планировке здания. Замок на двери в кабинет исполнительного директора задержал меня почти на двадцать минут, и потом я наконец очутился в святая святых.
Однако обыск письменных столов и документов не дал ничего, что навело бы на подозрения. Большинство бумаг отражали детали инвестиций капитала фонда, остальное касалось размещения лауреатов в Гранд-отеле: распорядок и распоряжения для тамошней охраны, счета из отеля, список с датами, временем прилёта и отлёта, номерами рейсов и тому подобное. Ни малейшего указания на то, что фонд в какой бы то ни было форме замешан в историю с похищением Кристины.
Нет. Нобелевский фонд тоже был лишь жертвой тех, кто всё это запланировал и осуществил. Я с самого начала мог об этом догадаться.
Так что же привело меня сюда? Моя интуиция молчала. Я встал, вернулся к витрине, в которой лежали грамоты и шкатулки с медалями. Поставил фонарь на верхний край витрины, достал одну из тяжёлых кожаных папок и раскрыл её. Это была Нобелевская премия по физике, которую в этом году разделили двое учёных, из США и из Японии. Грамота предназначалась для японца, большая, красочно оформленная каллиграфом, с нобелевской печатью и двумя подписями. Оставалось ещё три дня до того момента, когда он получит эту папку из рук короля. Я вернул её на место и открыл одну из больших тёмно-красных шкатулок. На золотой медали был отчеканен профиль Альфреда Нобеля и годы его рождения и смерти. Так вот он каков, святой Грааль науки. Ни пылинка, ни отпечаток пальца не оскверняли безупречную полировку. Я вынул медаль из углубления, что было не так просто сделать в перчатках, и повернул её. На обратной стороне изображалась женщина с книгой на коленях, набиравшая в чашу воду из источника, видимо, для того, чтобы утолить жажду больной девочки, которую обнимала другой рукой. Надпись по краю медали гласила:
Inventas vitam juvat excoluisse per artes.
Латынь не причислялась к языкам, необходимым в моей профессии, но Ганс-Улоф не преминул в своё время объяснить мне, что это цитата из «Энеиды» Вергилия, которая в буквальном переводе обозначает: «Изобретения улучшают жизнь, а искусства украшают её».
На свободном месте внизу было выгравировано имя. Я повернул тяжёлую медаль из чистого золота к свету фонарика, чтобы прочитать надпись, и чуть не выронил ее от удивления, увидев имя Софии Эрнандес Круз. Я держал в руке медаль, предназначенную для неё!
Какое совпадение! Я смотрел на крохотные буковки, которые едва умещались на площадке, и едва мог поверить, хотя не так уж и маловероятна была эта случайность.
Мне в голову пришла одна мысль. Что, если я выкраду медаль? Что тогда будет?
Да ничего. Наверняка у них есть медали в запасе, а имя они выгравируют быстро. Даже если нет, они просто пришлют ей медаль позже – так, как это уже было при первом вручении в 1901 году, когда медали не успели изготовить вовремя. Я положил тяжёлую золотую шайбу на место и убрал шкатулку.