Нобелевская премия

Он проехал мимо и поднялся немного в гору до узкой улицы под названием Эппельгрэнд. Там он остановился у обочины, выключил фары, заглушил мотор и указал мне на противоположную сторону. Там стоял таунхаус на три семьи. Фасадом он был обращен к долине, и из его окон наверняка открывался живописнейший вид на озеро Маснарен к югу от Сёдертелье. Дом был окружён высокой каменной стеной не ниже двух метров. По шведским масштабам – настоящая крепость.

– Вот. Видишь ворота?

– Да.

– Поди туда и взгляни на табличку звонков, – сказал Ганс-Улоф. – Но будь осторожен.

Я был осторожен. Вышел из машины, направился назад, пересёк улицу в самом тёмном месте, одинаково удалённом от редко стоящих фонарей, и по другой стороне улицы снова побрёл вверх, так медленно, как только мог, пока не дошёл до дома с высокой каменной оградой. У ворот я нагнулся, делая вид, что поправляю брюки. Табличка звонков освещалась изнутри, и надписи на ней были чёткими. Их было три. Три фамилии.

Одна из них: Рето Хунгербюль.

Глава 30

Казалось, Ганс-Улоф хотел сломать руль голыми руками. Костяшки его пальцев побелели, и я сомневаюсь, что дело было только в свете уличных фонарей.

– Как ты думаешь, что это значит? – спросил он не дыша, как мне показалось, и вопрос завис в темноте его машины и парил, не желая растворяться. И у меня было такое впечатление, что Ганс-Улоф так и не начал дышать.

– Понятия не имею, – сказал я наконец.

– Ведь она там, внутри, да?

Я невольно зарычал:

– Чушь. Рето Хунгербюль – шеф представительства международного концерна. Даже если он и имеет отношение к этому делу, то лишь как один из закулисных заправил. Но он не станет скрывать похищенную девочку у себя дома!

– А почему нет? – огрызнулся Ганс-Улоф. – Не сам ли ты всегда говорил: «Именно так и подумает каждый»? Если каждый подумает именно так, то это самое надёжное укрытие.

Я озадаченно разглядывал его. Меньше всего я мог ожидать в эти дни, что Ганс-Улоф использует против меня мои же доводы. Он был прав, да. Вообще-то, я и сам колебался лишь потому, что чувствовал себя премерзко. Я весь день не ел и так устал, что у меня всё болело, а в черепе стучало так, будто там орудовал целый батальон пещерных гномов с отбойными молотками.

– Ты прав, – признал я и кивнул, тряхнув головой, в чём тотчас же раскаялся. – Во всяком случае, взглянуть надо.

Ганс-Улоф смотрел в пустоту перед собой, и на шее его что-то двигалось – возможно, желваки ходили ходуном под кожей.

– Если ты этого не сделаешь, то сделаю я сам.

Я попытался представить, как мой тучный зять в чёрной лыжной маске поверх своего очкастого лица карабкается через каменную ограду, и даже хохотнул.

– Ты? И как ты собираешься это сделать?

Он наклонился в мою сторону, раскрыл бардачок и достал оттуда предмет, завёрнутый в серый платок. И протянул его мне.

– Вот с этим, например.

– Что это? – Глухое подозрение уже выдало мне, что это такое, но я отказывался верить догадке.

Ганс-Улоф повертел рукой так, чтобы платок соскользнул с предмета и обнажилась блестящая сталь. Это был пистолет. Черт возьми, у него была проклятая стрелялка.

Я сглотнул.

– Ганс-Улоф, – прошептал я, – не делай глупостей.

– Я не хочу, чтобы потом говорили, будто я не всё сделал для вызволения Кристины. В том числе и ты.

– Чёрт!

Он всё ещё нерешительно держал оружие в руке, и я, повинуясь импульсу, взял у него пистолет.

Можно удивляться, но хоть я и работал в незаконной отрасли, мне ещё не приходилось держать в руках огнестрельное оружие. Меня поразила его тяжесть. Оно пахло маслом – тяжёлая, холодная машинка со множеством царапин на металле. Она была не просто подержанной, а старой.

– Откуда это у тебя, чёрт подери?

Ганс-Улоф нерешительно теребил платок, в который был завёрнут пистолет.

– Я думал… Ну, если мне не удастся добиться твоего освобождения; на крайний случай… Я хотел что-то иметь, чтобы они не могли нас с Кристиной просто так… забить, как скотину.

– Но откуда? Откуда он у тебя?

– Купил.

– В Швеции не так просто купить огнестрельное оружие.

– Это и было непросто. – Он съёжился на своём сиденье. – Я был в порту, зашёл там в один жуткий бар. У всех спрашивал. Возможно, я вёл себя как идиот и заплатил слишком дорого, но мне было уже всё равно. То есть что такое сорок тысяч крон?

– Ты пошёл в бар, и тебе там кто-то просто продал ствол?

Сорок тысяч крон действительно было многовато. За такие деньги в кругу знающих людей можно было купить не только пушку, но в придачу к ней и руку, которая выстрелит в кого надо.

– Я был там несколько раз. И всегда спрашивал у человека за стойкой, и однажды он велел мне прийти на следующий день в определённое время с деньгами. Я так и сделал, и ещё на парковке со мной заговорил мужчина, который был уже в курсе. Понятия не имею, какой он был национальности. Югослав, я думаю. Или просто теперь всё валят на югославов.

Я повертел пистолет в руках. Он лежал в ладони, как влитой, и это вызывало тревогу.

– Он действует?

– Вроде да.

– Что значит «вроде»? Ты его испробовал или нет?