Нобелевская премия по сексу

Тося в коротком махровом халатике цвета свежескошенной травы тревожно всмотрелась в лицо подруги.

— Я знала… — прошептала Антонина, прижимая руки к сердцу.

— Что? — спросила Агата.

— Что будет какой-то разговор, ты сама не своя в последнюю неделю. Где-то пропадаешь, приходишь грустная, ничего не говоришь, все свободное время не отходишь от ребенка, пытаешься взбодриться. Я — инвалид по своим физическим возможностям, но не умственным! Я вижу, что с тобой что-то происходит, и не думаю, что хорошее… Где Александр? Ты же влюблена в него, я это тоже знаю.

— Эка тебя понесло… Тогда мне легче тебе будет сказать. — Агата усадила подругу за стол и рассказала ей о своей болезни.

— Этого не может быть… — закрыла лицо руками Антонина, пряча улыбку. Я-то думала, что случилось что-то серьезное!

— А нервы что — не серьезно?! — взвилась Агата, обиженная реакцией подруги. — Я уже и анализы все сдала, завтра ложусь в нервное отделение.

— Я даже слышать об этом не хочу! Взбодрись! Какие нервы? Какие таблетки? Ты просто сохнешь от любви, а это не лечится, вернее, лечится временем… Несправедливо…

— Это всегда несправедливо, — возразила Агата, — говори тише, разбудишь Виталика. Думаю, не надо тебе напоминать, что ребенок не должен ни о чем знать. Скажешь, что я уехала в командировку, а я буду звонить каждый день. В больницу его тоже не приводи, ни к чему ему видеть лечащуюся от депрессии маму.

— Это не может быть ошибкой?

— Нет, Тося, придется с этим смириться, я в последнее время чувствовала себя выжатым лимоном, да еще легкие застудила.

— Господи, почему? — качала головой Антонина, все еще не смирившаяся с «жестокой реальностью». — Никогда не думала, что ты можешь вот так вот сдать… На шее у тебя я, сын, а теперь кто позаботится о тебе?

— Я справлюсь, и прекрати разводить сырость, еще не хоронишь меня. Да я и на похоронах своих запрещаю плакать. Лежишь в гробу, сейчас зароют в землю, то есть и так тошно, а тут еще убиваются все просто, и умирать не хочется! — выдала Агата под кривую усмешку Антонины:

— Ты неисправима… видимо, совсем тебе тошно, раз так заговорила. Эх, Агата, мужика бы тебе хорошего, и всю бы депрессию как рукой сняло. Может, стоит примириться с Денисом?

— Ладно, позвони Денису, пусть придет, нам надо поговорить. Заранее ему не говори, будет еще нервничать, — давала ценные указания Агата.

— Ты еще о других думаешь! — ахнула Тося.

— Я только о них и думаю, — ответила Агата, — раз уж такое случилось.

— Агата, ты знаешь… я никогда не брошу Виталика, но я очень больна и не могу обещать… что я его вытяну до того возраста…

— Прекрати! — прервала ее Агата и разрыдалась.

Рыдали они вместе, укрывшись на кухне, долго и нудно. А утром Агата собрала в пакетик вещи — от зубной щетки до ночной рубашки — и ушла до того, как проснулся сын, будучи не в силах с ним прощаться, боясь расплакаться. Вообще, в больницу она ложилась первый раз в жизни.

Антонина, с красными и опухшими глазами от слез и бессонной ночи, перекрестила ее напоследок и закрыв дверь, прислонилась к ней лбом. Ей до сих пор не верилось, что всегда деятельная и такая самодостаточная подруга ложится в больницу лечить нервы.

«А у кого нет нервов? У всех нервы!»

Агату поселили в одной палате с двумя женщинами. Одной из них было лет сорок, но выглядела она старше. Сухая, морщинистая кожа с желтоватым оттенком и жуткая худоба. Вторая женщина была моложе Агаты, полной комплекции и с совершенно отрешенным взглядом. Первую женщину звали Клара Степановна, вторую — Регина.

Агата расположилась на своей койке и стала выставлять вещи, принесенные с собой, на тумбочку и на полку, висевшую рядом с ее кроватью. Женщины затравленными взглядами смотрели на то, как Агата расставляет косметику, книги, CD-плеер, пузырьки с различным лаком для ногтей и прочие безделушки.

— Здесь больница, а не косметическая лавка, — сказала ей Клара Степановна, неизвестно для чего, скорее всего, для того, чтобы унять этот оптимистический энтузиазм новенькой.

— А что, я должна лежать страшная? — невозмутимо ответила Агата. — Мне сказали, что личные вещи можно взять. А какие личные вещи может взять женщина с собой? Вот они мои разноцветные, блестящие пузыречки, мои сладенькие помадки и вкусно пахнущие флакончики…

Женщины переглянулись, понимая, что к ним в палату попал «тяжелый случай».

— Она такая, потому что еще не занималась «трудотерапией», — пояснила Регине опытная Клара Степановна.

— А что такое «трудотерапия»? — удивилась Агата, выкладывая карандаши и ручки на полочку рядом с помадой и тенями для век. — Мне сказали, что лечение может затянуться примерно на месяц, — я буду рисовать, читать…

— Музицировать, — перебила ее Регина, — боюсь, что тебе придется лечиться полгода, а то и больше. А «трудотерапия» — это когда приходит старшая сестра отделения и на каждый день дает тебе задание: помыть окна или коридор, а если не повезет, то и туалет. Так что особо-то маникюр не старайся делать…

— Мы же больные люди?! Какая уборка? — искренне возмутилась Агата.