Ночь Белого Духа (сборник)

Позади коттеджа была полянка, обрамленная двумя японскими соснами и сараем, при прежнем владельце служившая огородом. Питер махнул рукой на посадки, и теперь всю делянку заглушили сорняки и завалил мусор: на подстилке из засохших лоз теперь покоились канистры, ржавые гвозди, игрушечный пластмассовый грузовичок, сопревшая оболочка мяча, обрывки картона и многое другое. Это место, напоминающее агрегат, показалось Питеру вполне подходящим для встречи и общения с ветром… если только подобное общение не является порождением воображения Сайасконсетской Салли. В глубине души Питер продолжал надеяться, что это именно игра фантазии выжившей из ума старухи. Солнце клонилось к закату, и стало холоднее. Серебряная оторочка лучей негреющего солнца обрамляла иссиня-серые тучи, стремительно гонимые по небу крепким ветром с моря. Не улавливая в ветре ни малейшей искры разума, Питер уже начал чувствовать себя круглым дураком и подумывать о возвращении в дом, когда едко пахнущий ветерок пробежался по его лицу. Питер оцепенел. И снова ощутил его: пришелец действовал независимо от морского ветра, нежными пальцами касаясь его губ, глаз, лаская его, как слепец, намеревающийся запечатлеть твое лицо в памяти. Ветерок легонько взъерошил волосы Питера, забрался под клапаны его армейской куртки, как ручная мышка в поисках сыра; побаловался со шнурками и потрогал между ног, отчего мошонка Питера мучительно сжалась, а по всему телу прокатилась леденящая волна холода.

Питер толком не понял, каким образом ветер заговорил с ним, но у него сложился образ процесса, подобного тому, как кошка трется о руку, передавая ей статический заряд. Заряд был самым настоящим, вызвавшим покалывание и пославшим мурашки по коже. Каким-то образом — несомненно, благодаря таланту Питера — заряд переродился в знание, знание персонифицированное, и Питер понял, что суть постижения заключается в человеческой трактовке нечеловеческих побуждений, и в то же самое время он ни на гран не сомневался, что трактовка эта почти точна. Изрядную часть составляло чувство одиночества. Он единственный в своем роде; если другие и существуют, то он их ни разу не встречал. Питер не сопереживал его одиночеству, потому что ветер не сопереживал Питеру. Он просто хотел заполучить Питера, но не в роли друга или спутника, а просто в качестве очевидца его могущества. Он с наслаждением будет рисоваться перед Питером, пускать пыль в глаза, притом потираясь о его чувствительность и извлекая из этого некое непостижимое удовольствие. Он чрезвычайно могуществен. Хотя прикосновение его кажется воздушным, сила его несомненна, а над водой она возрастает еще более того. Суша отнимает у него силы, и ему не терпится вернуться в море с Питером в поводу. Мчаться вместе сквозь дикие ущелья волн, среди хаоса грохочущей тьмы и соленых брызг, странствовать по безраздельнейшей из всех пустынь — синим небесам над морем — и мериться силами со слабаками штормами, подхватывать летучих рыб и жонглировать ими, как серебряными клинками, свивать гнездышки из плавучих сокровищ, неделями забавляясь с трупами утопленников. Жить, играючи, всегда играючи. Возможно, «играючи» — не то слово. Вечно стремясь выразить капризную тягу к насилию, составляющую самую суть его естества. Быть может, Габриэла Паскуаль назвала его зверем не без натяжки, но разве иначе его назовешь? Он — порождение природы, а не преисподней. Воплощая эго без мысли, силу без нравственности, ветер взирает на Питера, как на умную игрушку: поначалу ее холят и лелеют, потом начинают ею пренебрегать и наконец забывают.

И теряют.

В сумерках Сара проснулась от удушья и резко села в постели, вся липкая от пота. Грудь ее порывисто вздымалась, сердце отчаянно колотилось. Через минуту, успокоившись, она спустила ноги на пол и села, устремив взгляд в пространство. В призрачном полусвете волокна досок словно сплетались в узор звериных морд, проступающих из стены; за окном виднелись трепещущие кусты и стаи несущихся по небу облаков. Все еще не в силах стряхнуть с себя вялость, Сара вышла в гостиную, намереваясь умыться, но дверь ванны была заперта, а Сайасконсетская Салли каркнула изнутри, что занято. Миллз похрапывал на кушетке, а Хью Уэлдон сидел за столом, прихлебывая кофе; в блюдце рядом с ним дымилась сигарета, и это показалось Салли забавным она знала Хью сызмальства, но ни разу не видела его курящим.

— А где Питер? — поинтересовалась она.

— За домом, — угрюмо отозвался Хью. — Если хочешь знать мое мнение, так оно чертовски безрассудно.

— Что?

Хью фыркнул:

— Салли твердит, что он толкует с чертовым ветром.

Сердце у Сары мучительно сжалось.

— То есть как?

— А черт его знает! Снова бредни Салли, и только, — сказал Уэлдон, но, когда глаза их встретились, Сара ощутила охватившее его отчаяние и страх.