Ночь Белого Духа

Прогулка по площади Дурбар — по сути, вовсе и не площади, а громадному храмовому комплексу, перемежающемуся открытыми пространствами и петляющими мощеными дорожками — всегда наводила Элиота на воспоминания о своей краткосрочной работе в роли гида; карьера его оборвалась, когда турагентство засыпали жалобами на его чудачества. («…Предупреждаю, пробираясь среди груд человечьего шлака и фруктовой кожуры, не следует чересчур глубоко вдыхать дух божественных откровений, иначе он навсегда отобьет вам чутье к ароматам Степной Гавани, Кувшинного Горла или как там зовется оплот славного житья-бытья, каковой вы кличете родиной…») Ему претило читать лекции о статуях и истории площади перед недалекими людьми, желающими лишь щелкнуть «Поляроидом» Эдну или дядю Джимми на пьедестале рядом с жутковатым обезьяньим богом. Площадь — место уникальное, а столь непросветленный туризм, по мнению Элиота, марает ее.

Пагоды, выстроенные из красного кирпича и темного дерева, обступают площадь со всех сторон, вознося свои главки к небесам, будто бронзовые зигзаги молний. Облик их настолько не принадлежит миру сему, что невольно ожидаешь увидеть над ними инопланетные небеса, вместившие несколько лун разом. Карнизы и оконные завесы храмов изукрашены затейливыми изображениями богов и демонов, а за большой завесой храма Белого Духа возлежит бронзовая маска этого бога — почти десяти футов высотой, в замысловатом головном уборе, с длинными мочками ушей и ртом, полным белоснежных клыков; его покрытые алой эмалью брови свирепо изогнуты, но взгляд у него чуточку очумелый; это качество роднит всех неварских богов, как бы свирепо они ни выглядели — по сути, в них чувствуется какое-то дружелюбие. Элиоту они всегда напоминали карикатурных младенцев. Раз в год — фактически говоря, до этого события осталось чуть больше недели — завесы распахивают, богу в рот просовывают трубу, и во рты бурлящих перед ним толп изливается рисовое пиво; в какой-то момент по трубе пускают рыбу, и поймавший ее на протяжении следующего года считается самым везучим в долине Катманду. У Элиота вошло в обычай пытаться заполучить рыбу, хоть он и понимал, что нуждается отнюдь не в подобном везении.

Дальше путь Элиота лежал через тесные улочки, пробирающиеся между кирпичными домами в три-четыре этажа высотой, каждый из которых разделен на десятки отдельных каморок. Полоска неба, видневшаяся между крышами, сверкала насыщенной синевой — цветом космоса, — и кирпичи в тени казались лиловыми. Люди свешивались из окон верхних этажей, чтобы потолковать между собой и с прохожими — такова жизнь экзотического многоквартирного дома. Повсюду — в стенных нишах и у входов в переулочки — виднелись часовенки, небольшие деревянные сооружения, вмещающие гипсовые либо бронзовые статуэтки. В Катманду боги встречаются на каждом шагу, и трудно отыскать такой уголок, куда не проникает их взор.

Добравшись до резиденции, захватившей полквартала, Элиот двинулся в первый же из внутренних двориков, откуда лестница ведет прямиком в апартаменты мистера Чаттерджи — там можно будет сразу же проверить, что осталось выпить. Но едва он вошел во дворик — бетонный ромб, окруженный несколькими рядами тропических растений, — как увидел девушку и замер. Сидящая с книжкой в шезлонге гостья оказалась действительно весьма фигуристой. Одета она была в просторные хлопчатобумажные брюки, футболку и длинное белое кашне с золотым люрексом. Кашне и брюки — своеобразная униформа молодых путешественников, обычно оседающих в эмигрантском анклаве Темаль: они будто сразу же по прибытии бросаются покупать эти атрибуты, чтобы узнавать друг друга издалека. Подобравшись поближе, Элиот сквозь листву каучукового дерева разглядел, что у девушки глаза лани, медового цвета кожа и каштановые волосы до плеч со светлыми прядями. Уголки ее крупного рта были печально опущены. Ощутив присутствие постороннего, она испуганно вскинула голову, потом помахала Элиоту и опустила книгу, заложив страницу пальцем.

— Я Элиот, — сообщил он, приблизившись.

— Знаю. Ранджиш говорил мне. — Девушка смотрела на него без малейшего интереса.

— А вас как звать? — Элиот присел рядом с ней на корточки.

— Микаэла. — Она так и держала палец между страниц, словно ей не терпелось вернуться к чтению.

— Я смотрю, вы в городе недавно.

— Откуда вы знаете?

Элиот рассказал о стиле одежды, но Микаэла лишь пожала плечами:

— А я и есть такая. Наверно, я уже никогда не сменю стиль.

Она скрестила руки на животе — на своем очаровательном округлом животике, — и Элиот, большой знаток по части женских животов, ощутил пробудившееся желание.

— Никогда? Так вы планируете задержаться здесь надолго?

— Не знаю… — Она принялась водить пальцем вдоль корешка книги. Ранджиш звал меня замуж, а я сказала, что там видно будет.

Затеплившаяся было в душе Блэкфорда надежда вдребезги разбилась о столь сокрушительный аргумент; Элиоту даже не удалось скрыть недоверие.

— Вы влюблены в Ранджиша?!