Ночь без любви

— Сын. Ему пять лет.

— У вас много друзей?

— Что вы имеете в виду? У кого — у вас? — лицо женщины чуть дрогнуло, оживилось. До сих пор она отвечала как бы механически, вопросы Ксенофонтова ее не затрагивали настолько, чтобы она вышла из своего печально-сосредоточенного состояния.

— Я имею в виду друзей семьи…

— Не так, чтобы очень… В основном, это друзья мужа. Охотники… — в ее голосе прозвучала едва уловимая ирония.

— Вы знакомы со всеми охотниками?

— Одно время мы довольно часто встречались… Праздники, юбилеи, вылазки на природу…

— Сейчас все это… в прошлом?

— Можно и так сказать.

— А отчего так случилось?

— Не знаю… Потеряли интерес друг к другу, возникли всякие обстоятельства… Знаете, когда люди слегка чужие — это удобно. Никто не пытается перейти некую грань, разделяющую людей, каждый остается на своей территории, соблюдает границы ближнего… А чуть сблизятся — сразу начинается взаимное проникновение, все почему-то решают, что могут судить о чужой жизни, о чужих поступках, следуют выводы, советы, предостережения…

— Другими словами, у вас не со всеми сложились отношения?

— Если точнее, то у меня со всеми не сложились, — улыбнулась женщина.

— С охотниками?

— Скорее, с их домочадцами. Охотники проще… И потом, им есть чем заняться, о чем поговорить, как выразить себя — для этого ведь тоже нужна какая-то форма… Поездка, охота, та же пьянка.

— Вас осудили? — прямо спросил Ксенофонтов.

— Что-то вы уж больно… в лоб, — женщина насмешливо посмотрела на Ксенофонтова.

— Я тоже переступил грань?

— Пока нет… Но мне кажется, вы можете это сделать.

— Ошибка. Не переступлю. Единственное, что я себе позволю — это повторить вопрос.

— Осудили ли меня? Я ведь уже ответила… Осуждение — слишком сильное слово. Скорее другое… Выводы, советы, предостережения.

— Вы знали Асташкина?

— Конечно.

— Он был хороший человек?

— Странный вопрос…

— Почему? — Ксенофонтов с таким вниманием склонил голову, что, казалось, для него нет сейчас ничего важнее, чем узнать мнение этой женщины об Асташкине.

— Это как-то перестало иметь значение — хороший человек, плохой человек… Сейчас другие показатели — нужный, полезный, влиятельный… А Асташкин… Да, можно сказать, что он был хорошим человеком.

— А полезным он был?

— В каком смысле?

— Ну… как директор гастронома?

— А, вы об этом… — в голосе женщины прозвучали снисходительность и облегчение. — Разве что к празднику. Просьбами мы его не утруждали, но если сам догадывался… Не отказывались.

В это время из прихожей раздался звонок. Женщина поднялась, быстро и легко прошла мимо Ксенофонтова. Открыла дверь, заговорила с кем-то. Ее голос показался Ксенофонтову неожиданно теплым, как бы ожившим. Через минуту в комнату вошел мальчик, подталкиваемый мамой.

— Это Кирилл, — сказала женщина. — Знакомьтесь, — она улыбнулась и Ксенофонтов опять похвалил себя за проницательность — у женщины оказалась красивая улыбка, ровные белые зубы. И только потом он посмотрел на мальчика, настороженно стоявшего рядом. Его веснушчатая мордашка была необыкновенно румяной.

— Привет, малыш! — сказал Ксенофонтов. Точно таким же тоном он мог обратиться к Зайцеву, к редактору или к своей девушке, которой последние дни даже ни разу не позвонил. — Как поживаешь?

— Хорошо поживаю.

— Молодец! Я рад, что мне удалось познакомиться с тобой. Ты отличный парень.

— Я знаю.

— О! Да ты еще лучше, чем я думал. Скоро в школу?

— Через год. Я пойду с шести лет.

— А спортом занимаешься?

— Мы его в бассейн водим, — сказала женщина. И после этих ее слов в душе Ксенофонтова защемило что-то, он даже чуть слышно простонал, закрыв глаза от прозрения, которое посетило его в этот момент.

— Не боишься воды? — спросил Ксенофонтов, потрепав мальчика по жестким рыжеватым волосам.

— А чего ее бояться? Она теплая.

— Красивый ты парень… Весь в мать.

— А папа говорит, что я в отца.

— Наверно, и папа прав.

— Ладно, хватит болтать! — сказала женщина с неожиданной резкостью. — Иди умывайся, мой руки, будем ужинать. У вас еще что-нибудь? — обернулась она к гостю.

— Нет-нет, у меня все. Я пришел немного некстати, простите великодушно. Всего доброго!

— Что-нибудь передать мужу?

— Скажите, что приходил тот длинный детина из прокуратуры и продолжал задавать свои бестолковые вопросы. Да, и последнее… Чтоб я уж пришел не совсем зря… Что вы думаете об убийстве? Кто мог пойти на это?

Вопрос произвел на женщину совершенно неожиданное впечатление — она отшатнулась к стене, прижала ладонь ко рту и смотрела на Ксенофонтова чуть ли не с ужасом.

— Асташкин давно был у вас в гостях?

— Простите, — женщина с трудом взяла себя в руки. — Давно. Обычно мы собирались у Хуздалевых… У них квартира большая… Извините, Кирилл проголодался…

На улице уже совсем стемнело, но мелкий дождь продолжался. Над дорогой вспыхнули фонари, машины шли с включенными подфарниками. Появилось больше прохожих — люди возвращались с работы. Привычно подняв воротник и сунув руки в карманы плаща, Ксенофонтов размеренно зашагал к своему дому.

Открывая дверь, Ксенофонтов услышал в квартире настойчивые телефонные звонки. Не раздеваясь, он бросился к трубке.