Ночь без любви

— Ничего город. Вполне.

— Не жалеешь?

— Не знаю, — она положила руку на его ладонь. — Пока не знаю… Как-то пустовато. Но это пройдет.

— Я выйду раньше.

— Все в порядке, Вадим, — она сжала его ладонь. — Все в порядке. Просто я должна прийти в себя. Да и тебе это не помешает, — она участливо взглянула на него.

— Похоже на то, — усмехнулся Анфертьев. — Остановите здесь, — Анфертьев тронул водителя за плечо, когда машина приблизилась к подземному переходу, над которым бледным факелом светилась буква М. Выйдя, он резко захлопнул дверь и, не оглядываясь, сбежал вниз по ступенькам. Москвичи торопились навстречу, обгоняли, толкали, но Анфертьев ничего не замечал. Откуда-то из-под земли доносилось нарастающее завывание поездов, у автоматов уже звонили, эскалатор бежал вниз, резиновые перила вздрагивали, двери вагонов хлопали мягко и необратимо, в черном стекле вагона отражался всклокоченный тип в светлом плаще с поднятым воротником. Он всматривался в свое отражение, словно видел его впервые после долгой болезни. Потом глаза у типа стали пусты, он потерял интерес к своему отражению и отвернулся, прижавшись спиной к двери.

«Не передумал?» — спросил его Автор.

«Нет. Не передумал».

«И тебя не остановит эта поездка?»

«А почему она должна меня остановить?»

«Но жизнь вроде стала интереснее. Теперь у тебя нет надобности воображать себя тем, кем ты на самом деле не являешься. Нет нужды мечтать о любви с красивой девушкой — это сбылось. Причем сбылось так удачно, как редко бывает у людей, — ничто не оборвалось, не кончилось. Будет продолжение. Чего тебе еще? Неужели ты рассчитываешь выйти сухим из воды? Так не бывает. Есть старый закон, пришло время сказать о нем — преступление себя не окупает».

«Это не закон. Это назидательность, придуманная для острастки слабаков».

«О, как далеко ты зашел. Тебе нужны деньги?»

«Может быть, деньги. Не знаю. Я хочу жить иначе».

«Живи иначе. При чем здесь деньги?»

«Я почти ничем не рискую».

«Ты рискуешь всем. Ты изменишь свою жизнь, но не в лучшую сторону. Лучше не бывает. Когда-нибудь ты поймешь, что лучше не бывает. Тебе никогда не будет лучше».

«Неужели попадусь?»

«Это не имеет значения. Ты сумеешь открыть Сейф и снова закрыть его, ты можешь взять там деньги, можешь их не брать, но все это пустяки. Ты не управишься с деньгами. Их не зря хранят в бронированных ящиках. Думаешь, это их оберегают? Нет. Оберегают людей. Как от радиации».

«Авось», — и Анфертьев начал протискиваться к выходу.

Надеяться на праздник нельзя, думал Анфертьев, стоя на переполненном эскалаторе, держась за липкие перила и глядя в глаза тысячам людей, проносящимся мимо него вниз, в подземелье. Люди были сонные, хмурые, все еще в смутных ощущениях ночи. Надеяться на праздник нельзя, ждать его бесполезно, быть уверенным в нем — глупо. Праздник может быть только неожиданным, как с ясного неба, как летняя гроза — в грохоте грома, в сверкании молний, навалится, промочит до нитки, пронзит тысячами счастливых капель и унесется, засветив над тобой радугу. А унылое, упрямое стремление к празднику, преодоление каких-то препятствий, расстоянии, затруднений убивает его заранее. Можно добиться удовлетворенности, по не праздника. Далекой грозой промелькнет он на горизонте слабыми зарницами и погаснет, не уронив на твою сухую дорогу ни капли влаги. Праздник — слишком своенравное существо, чтобы пытаться приблизиться к нему. Он может прийти только сам — со случайно найденным на свалке утюгом, письмом от друга, улыбкой незнакомой девушки, упругим подберезовиком, издательским договором, на который давно перестал надеяться. Впрочем, последнее Автор добавил, больше имея в виду себя, нежели бедного Анфертьева.

Глядя на проносящихся мимо людей, по привычке пытаясь заглянуть в лица, понять и ощутить настроение каждого и страшно уставая от этого, Анфертьев думал о том, что где-то рядом вот так же неудержимо несется другая жизнь, может быть опережая его на час или отставая на минуту, и в той жизни существовал другой Анфертьев, он жил там легко и сильно, увлекаясь, страдая и побеждая. Вадим Кузьмич, отец Таньки и муж Натальи Михайловны, полагал, что у него есть возможность соединиться с тем праздничным Анфертьевым, вернее, стать им. Он не знал, как это произойдет, какие превращения должны случиться, что должно рухнуть, что возникнуть, но был уверен, что такое возможно. Надо только пройти через Сейф…