Ночь без любви

— Вы правы, — печально согласился Фиалкин. Открыв холодильник, он достал начатую бутылку водки, поставил себе рюмку, а Ксенофонтову маленький граненый стаканчик. — Простите, все рюмки вышли, одна вот осталась…

— А говорите, гости, — усмехнулся Ксенофонтов. — Стоп, стоп! — остановил он Фиалкина, который уже хотел было и ему налить водку. — Я автор всех противоалкогольных статей в нашей газете, читатель меня не поймет. Но в вашем холодильнике, кажется, есть и пиво… Я не ошибся?

— И пиво есть! — радостно воскликнул Фиалкин. — И рыбешка водится!

— Что же это за глупый грабитель такой — сбежал, оставив тараньку? Нет, тут что-то не так. — Ксенофонтов отхлебнул глоток пива, отставил стакан в сторону. — Зайцев, — сказал он, — прости, пожалуйста, ты не закончил докладывать обстановку.

И Зайцев четкими, суховатыми словами рассказал о том, что примерно полтора часа назад в квартиру проник вор. Хозяин, вернувшись с работы, застал его на месте преступления. Но вор успел открыть окно в комнате и выпрыгнул наружу. Похоже, взял он совсем немного, во всяком случае, хозяин затрудняется без жены сказать, что именно пропало. Вот только парусник, которым он, видимо, дорожил, осколки хрусталя на полу и прочая мелочь, добавил Зайцев, заканчивая рассказ.

— Хороша мелочь! — возмущенно воскликнул Фиалкин, у которого щеки заметно порозовели, а голос приобрел напористость и зычность. Несколько рюмок придали его мыслям направление жалостливое и трогательное. — Для вас мелочь, — скорбно продолжал хозяин, — а для меня намять души… Что остается нам от прошедших лет, что? Воспоминания…

— Воспоминания не разыскиваем, — сдержанно проговорил Зайцев, стараясь уйти от взгляда хозяина. — А вот вещи… Вы внимательно все осмотрели?

— Кроме того, что я сказал… — Фиалкин обвел комнату безутешным взглядом… — Модель парусника сломали, сынишка смастерил… Над моей фотографией глумление устроили, — он кивнул на портрет. — Если бы я их не вспугнул, они такого бы здесь натворили… — В голосе Фиалкина зазвучало что-то трагическое. — Кто знает, не застали бы вы здесь мое бездыханное тело, случись все немного иначе. — Он вынул большой платок, встряхнул его и промокнул глаза.

— А вы что же, вернулись раньше обычного? — спросил Зайцев.

— Да не так чтобы раньше… Почти в то же время… — Фиалкин не смог продолжать, отошел к окну. — Вынести мое тело с первого этажа было бы нетрудно…

Ксенофонтов поднял парусник, раздавленный безжалостным каблуком, внимательно осмотрел его, потом подержал в руках портрет хозяина с продырявленными глазами. Рядом на снимке была изображена молодая женщина со светлыми волосами и несколько насмешливым взглядом, словно она тихонько про себя посмеивалась не то над фотографом, не то над своей затеей сняться с этим значительным человеком в тесноватом клетчатом пиджаке и с рыжей бородой.

— Дочь? — невинно спросил Ксенофонтов.

— Жена, — ответил Фиалкин, давая понять, что он не одобряет вопросы о личной жизни. Но Ксенофонтов заметил и мелькнувшую искорку в не совсем трезвых глазах хозяина — вот так, мол, жена! Дескать, дай вам бог в мои-то годы…

— Давно? — Ксенофонтов постарался наполнить свой голос восхищенностью.

— Год.

— Красивая женщина… Она моложе вас?

— Да!

— Лет на пять?

— На пятнадцать! — Фиалкин даже голову вскинул, словно ему пришлось ответить на оскорбление.

— Красивая женщина, — повторил Ксенофонтов раздумчиво, и Фиалкин посмотрел на него долгим пронизывающим взглядом, в котором человек наблюдательный мог бы заметить и горделивость, и настороженность.

— Сам знаю! — сказал Фиалкин вызывающе, но Ксенофонтов уже потерял интерес к жене хозяина, полагая, возможно, что и так достаточно воздал ее молодости и красоте. Его отвлекли эксперты, выискивающие отпечатки пальцев на оконных стеклах, потом собака, которая недавно так уверенно провела оперативников до самой трамвайной остановки. Она разлеглась во всю длину прихожей, заставляя всех опасливо перешагивать через себя. Не поднимая головы, только слегка покосившись на Ксенофонтова, овчарка легонько постучала хвостом по полу. Ксенофонтов направился к книжным полкам. Названия книг были соблазнительны и волнующи, они звали к жизни необычной, богатой знакомствами с красавицами, преступниками, королями, влекли в опасные похождения и рисковые авантюры, манили несметными сокровищами, таинственными подземельями, победными схватками и нечеловеческими наслаждениями. Но Ксенофонтова почему-то гораздо больше заинтересовал толстый семейный фотоальбом, обтянутый малиновым плюшем.

— Разрешите? — обернулся он к Фиалкину.