Ночь без права сна

«В Париже и во всей Франции Ульянова нет».

Прекрасна Северная Пальмира [2], одетая в лед и сверкающий снег.

Зимний дворец. Кабинет Николая II.

Царь порывисто встал с кресла, заложив руки за спину, подошел к окну. Постояв минуту-другую, вернулся к массивному письменному столу и опять уселся. Взгляд вонзил в заголовок лежащей перед ним газеты:

«Российская социал-демократическая рабочая партия.

Искра — I»

— Угроза, так сказать: «Из искры возгорится пламя!» — иронически и сухо срывается с тонких губ. — Это «пророчество» позаимствовали у декабриста Одоевского…

Не смея шевельнуться, внутренне трепеща от недоброго предчувствия, при всех своих орденах и регалиях, точно каменное изваяние, на почтительном расстоянии застыл Рачковский — предводитель шпиков заграничной русской охранки.

Царь, хмуря брови, перечитывает: «…Внедрить социалистические идеи и политическое сознание в массу пролетариата и организовать революционную партию, неразрывно связанную со стихийным рабочим движением…»

— Я высоко ценю вас, — с укором смотрит на Рачковского монарх. — Но, как мне стало известно, нелегальщина сейчас приходит из заграницы.

— Ваше величество, — стараясь скрыть волнение и страх, почтительно заговорил Рачковский, — недавно на границе, в Радзивиллове, мои люди выследили и арестовали некоего Руденко, он же Ясинский, он же Одиссей.

— Не тот ли мятежник, которого когда-то судили в Одессе и отправили на каторгу?

— Именно он, ваше величество.

— Значит, бежал…

— Тогда арестованного препровождали в киевскую тюрьму…

— И кто-то ему помог бежать? — язвительно закончил фразу царь.

— Ваше величество, теперь наши орлы из-под земли его достанут! Не скрою, это когда-то мы были бессильны что-либо сделать в чужой стране, но теперь… Полиция всех стран нам помогает…

— Говорите, из-под земли? — иронически взлетела вверх правая бровь царя. — Так почему же до сих пор неизвестно местопребывание Владимира Ульянова? Что он — сквозь землю провалился? В воду канул? Я уверен, что он причастен и к этому делу! — тыкнул пальцем в «Искру».

Рачковский Ульянова в лицо не знал. Но шесть лет назад, летом, когда этот царский чиновник «отдыхал» в Швейцарии, начальник петербургского департамента полиции писал ему, что в Ясеневу едет Владимир Ульянов с целью «приискания способов к водворению в империю революционной литературы и устройства сношения рабочих революционных кружков с заграничными эмигрантами. Сообщая о сем, прошу Вас учредить за деятельностью и заграничными сношениями Владимира Ульянова тщательное наблюдение».

Письмо опоздало.

Только в декабре Рачковский узнает, что в Петербурге марксистские кружки слились в организию «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», успели организовать свою газету «Рабочее дело». Правда, к тому времени Владимир Ульянов и его сообщники были уже в тюрьме. Через четырнадцать месяцев без суда, по министерскому распоряжению Ульянова сослали на три года в Сибирь…

— Крайней суровости, беспощадности — вот чего нам не хватает! — багровеет царь. — Запомните, Владимир Ульянов сейчас самый опасный! А этот Одиссей… Его тоже хотел бы увидеть на виселице…

Царь вышел из-за стола и, заложив руки за спину, медленно подошел к окну. Ветер невидимой метлой гнал поземку по шершавому булыжнику Дворцовой площади. Это был чистый белый снег, он умиротворенно действовал на царя, он успокаивал, он остужал…

Дыхание весны

На многолюдной Мариенплац, возле белой колонны со статуей девы Марии Каринэ хотела нанять извозчика, когда снова заметила, что субъект с лихо закрученными усами издали следит за ней. Она быстро свернула в узкую боковую улочку и, почти пробежав мимо нищего, клянчившего подаяние, зашла в кафе.

— Я к вашим услугам, фрейлейн, — подлетел официант.

— Чашку шоколада и бисквит, — спокойно произнесла Каринэ, а в висках стучало: «Что это — случайность? Да, может быть. Всего невозможно предвидеть…»

Ароматный горячий шоколад пила маленькими глотками, краем глаза наблюдая, кто входит через застекленную вертящуюся дверь. «Не вошел…» Не заметил или притаился где-то в подъезде?

Вышла внешне спокойная, с независимым, гордым видом.

Уже позади Мариенплац, древние ворота Карлстор, перекресток Штахус, и опять узкие, похожие на глубокие горные ущелья каменистые улочки с мало отличающимися друг от друга темными подъездами, узкими окнами. Красоту и своеобразие каждого дома можно заметить, лишь задрав голову. Одна из этих улочек и вывела Каринэ на вдруг распахнувшуюся светом привокзальную площадь. Здесь девушка подошла к зеркальной витрине и, сделав вид, что рассматривает выставленные товары, осмотрела отражение площади. Подозрительного усача не было.

Бурлящий людской поток вынес Каринэ в центр, где, казалось, только что сошли с витрины разряженные законодательницы мод, одетые с иголочки и упитанные, краснощекие буржуа.