Ночь без права сна

— Это чужая тайна. Теперь нет ни Ядзи, ни Ярослава Домбровского, ни старого Калиновского… Ты только подумай, дитя мое, Калиновский был на двадцать четыре года старше Ядзи. Скупой, черствый эгоист. Людвиг ничем не напоминает отца. У Людвига доброе, отзывчивое сердце. Когда я рассказала ему о нашем несчастье, он пообещал сегодня же повидаться с прокурором и узнать, в чем обвиняют Ярослава.

Неутешительная новость

Утром следующего дня Анну не покидало предчувствие новой беды. Она надела платье из голубого лионского атласа, отделанное тончайшими валансьенскими кружевами, купленными еще покойной бабушкой в Варшаве к свадьбе дочери с Зигмундом Домбровским.

В назначенный час мать и дочь стояли у роскошного особняка Людвига Калиновского.

Пани Барбара позвонила. Вышел лакей. Как только она назвала себя, он провел их через маленькую, со вкусом обставленную гостиную в кабинет, а сам пошел доложить хозяину о посетителях.

Огромный кабинет скорее напоминал музей, где коллекционировались исключительно женские портреты. Они висели в позолоченных рамах на стенах, обитых синим бархатом. Солнечный свет, льющийся из огромных венецианских окон, прекрасно освещал эти картины.

— Какое богатство… — прошептала пани Барбара.

Голубой, в белых розах пушистый ковер на полу хорошо гармонировал с мебелью в стиле рококо. У противоположной от входной двери стены — несколько невысоких шкафов, наполненных книгами в кожаных переплетах. Перед одним книжным шкафом — письменный стол, на нем — миниатюрная мраморная композиция: прикованный к скале Прометей и орел. В протянутой руке Прометея — факел. Герой древней легенды как бы отдает людям огонь, свет, счастье.

— Какое чудо… Какие дивные картины! — восхищалась пани Барбара.

— Мама, почему он заставляет нас так долго ждать?

— О Езус-Мария! — вполголоса воскликнула пани Барбара. — Ты должна сдерживать себя. Я уверена, он нарочно задерживается, чтобы дать нам возможность полюбоваться его коллекцией. Это очень любезно с его стороны.

Но она ошиблась. Хозяина дома задерживало другое — неприятный разговор с управляющим Любашем.

— Ваш компаньон очень беспокоится, что участок уплывает из рук, — докладывал Калиновскому управляющий. — А без новых скважин мы не сможем выполнить контракты, придется платить огромную неустойку.

— Пока что у меня свободных средств нет, пан Любаш.

Управляющий удивленно вскинул брови. «Не верит, — подумал Калиновский. — Да и кто этому поверит?»

— Если до следующей субботы мы не уплатим, участок продадут, — напомнил управляющий.

— Хорошо, я подумаю. Когда вы уезжаете в Борислав?

— Завтра.

— Перед отъездом непременно загляните ко мне.

Пан Любаш поклонился и вышел.

Калиновский затянулся сигарой. Скрестив на груди руки и вперив злой, неподвижный взгляд в портрет своего отца, Людвиг думал: «Моралист! Гордишься своим хитроумным завещанием? Зажать человека в такие железные тиски! А если я не хочу жениться? Дорожу свободой! Но желаю плодить детей! Старый идиот, в какое положение ты меня поставил! Все думают, что я — миллионер, а у меня сейчас — ни гульдена за душой».

Старый Калиновский хотел видеть своего сына знаменитым адвокатом. Но с каждым днем все более и более убеждался, что Людвиг не оправдывает его надежд.

С огромной славой выиграв несколько трудных процессов (они обошлись Калиновскому-отцу недешево), Людвиг неожиданно потерял интерес к адвокатской карьере. Он увлекся живописью и коллекционированием картин. На смену этой страсти пришли кутежи. Мотовство сына приводило Адама Калиновского в отчаяние. Опасаясь, что Людвиг пустит по ветру все состояние и, кроме того, мечтая о вечном процветании фамилии Калиновских, старик перед своей смертью составил хитроумное завещание. В нем говорилось, что до женитьбы Людвиг ежегодно будет получать тридцать тысяч гульденов от Львовского акционерного банка, а после женитьбы — тридцать процентов от всего капитала, хранящегося в венском «Акционгезель-шафтсбанке». Старик, конечно, и мысли не допускал, что его сын может жениться на бесприданнице.

Остальное состояние миллионер завещал будущему внуку, продолжателю рода Калиновских. Опекуном назначался Людвиг Калиновский, которому представлялось право пустить в промышленный или торговый оборот весь завещанный его сыну капитал.

Деньги на свои личные нужды Людвиг мог брать только из суммы прибылей. Когда же внуку исполнится восемнадцать лет, весь капитал делится на равные части между Людвигом Калиновским и его сыном.

Старый Калиновский был дальновидным. В случае банкротства Людвига внуку крах не грозил. При оформлении опекунства на имя наследника в «Акционгезельшафтсбанке» неприкосновенными оставались три миллиона, которые банк обязан был выплатить наследнику в день его совершеннолетия.

«Старый кретин! Думал, что все предвидел. А до того додуматься не мог, что сын его окажется бесплоден…»

Пани Барбара Домбровская и Анна не могли знать, что у хозяина этого дома было заведено правило: всех посетителей слуга заводит в кабинет, а сам выходит доложить…